Что было бы, если бы смерть была

Вы хотели простого мироздания? Ну так оно ещё проще! Совсем как задача обездвижения двух ражих патриотов своей Украины.

И вот ответ на эту задачу: происходящее – это всё черновики, а не окончательные рукописи версификаций… Всё это так! Но даже этот факт не отрицает реальности, в которой необходимо решить дилемму родины и истины.

А что здесь решать?

Разумеется, следует (не-медля) – спасти Перельмана из украинских застенков. Ведь даже он, человеко-демон, демон-стратор реальности, всё же ограничен сиюминутностью своего место-и-времени-нахождения. Поэтому следует всё сделать – сей-час, ведь все-часа не будет. А потом решить, что следует за следом.

Потому он – решил: он продолжил бежать из застенка (причём – продолжил, ещё даже и не начав), поэтому – он просто обошёл одного (лежащего на полу) патриота и направился к другому патриоту (словно сердце, что прежде от страха пряталось в пятках, а теперь пере-мещалось в живот: забродили животные, самые простые желания выжить.

Одна надежда: их много, у каждой ипостаси – своё по-желание (идущее по желанию).

Перельман – подошёл к патриоту…

Перельман (с одной стороны) – признал правоту патриота Украины.

Перельман (с другой стороны) – прекрасно видел, что эта правота происходит за счет его правоты: именно самоопределение, отделение самого-себя от всего-себя. Называние самого себя по одному из имен, выхождение из себя-всего по одному-самому.

Перельман – подошел к патриоту и увидел, что тот колеблется в воздухе, аки воздушный шарик.

Перельман – по-ступил примитивно: он взглядом проткнул этот шарик и выпустил из него пустой (не содержащий души) воздух. После чего рыцарским копьем своего взгляда подхватил образовавшийся дырявый лоскут формы и отбросил его к другому (ещё более бессознательному) патриоту Украины.

После чего примитивно отвернулся и равнодушно направился к выходу.

Разумеется (далее) – он оказался в подвале.

Разумеется (ещё далее) – не только собственного подсознания.

Странное мерцание мыслей наполняло узкий проход между стен (Перельман словно бы передвигался по собственному позвоночнику и устремлялся к собственному мозжечку); любой человек (ежели он не пророк, и его не ведет – взявши за душу – провидение) здесь испытал бы тоску безысходности.

Перельман (до сих пор никого не убив) – не чувствовал и умиротворения.

Лишение человека сознания (если ты не помещаешь на место сознания некую святость, что человекам невозможно) – не есть благородное дело.

Поэтому (пока один Перельман движется по собственному позвоночнику и находится на Украине) – сейчас совершенно другой Перельман (в Санкт-Ленинграде перед ресторацией) должен опять и опять должен решить, следует ли ему непосредственно присоединиться к беседе Топорова и Кантора.

Или лучше для этой беседы, если за её говорением со стороны проследить? Как за течением Леты, когда мимо проистекает труп твоего врага.

Любой человек (решая такую дилемму) – тоже испытал бы тоску безысходности, но – только не Перельман. Его прошлая душа (возжелав утвердить себя, как она полагала, среди равных ей сущностей) двинула стрелку курсора, и ипостась Перельмана (опять и опять) – ступила за порог ресторана, сразу направившись к помянутым собеседникам.

Воспитанный Максим Карлович (опять) – подчеркнуто удивился…

Топоров (опять) – недоумённо взглянул…

– Так все-таки ты водки хочешь? – спросил мёртвый Топоров (будто тоже видел эти повторы реальности).

– Хочу, – просто сказал абсолютно трезвый Перельман. – Но не буду.

– Так чего пришёл?

– А я и не уходил.

– Так выпейте, наконец, – сказал Топоров (обращаясь сразу ко всем ипостасям).

Он не видел иного выхода из сложившейся безысходности, внешней и внутренней.

Перельман понял и сел. Словно бы знал, что (там, в другой ипостаси) из застенков Правого Сектора (или даже насквозь лживого – а ведь другого просто не может быть даже чисто этимологически – СБУ) нет иного выхода, кроме искусственно изменённого самосознания.

Топоров сделал приглашающий жест в сторону стоявшей на столе водки.

Кантор поморщился. Перельман слышал им не-высказанное, но – выстраданное. Перельмкан был с Кантором согласен: жизнь есть страда. Кроме того, жизнь есть страда ипостасей, пасомых волею частной истины (коя и есть моя родина).

Катор тотчас, раздражился, услышав (всё же гений, многое ему позволено)::

– Человек не частичен.

Топоров молчал.

– Отчасти согласен. Вообще я с вами всегда отчасти согласен, – сказал Перельман, протянул руку и налил себе водки в маленькую рюмку (а надо бы – в небольшую специальную пиалку «сакадзуки», сделанную из глины, стекла или дерева), подумав при этом: странная какая рюмка, не вполне японская японская, должно быть.

Или у синтоистов-японцев (синто – «путь богов») – они тоже не такие, как наше воображение: всё персонификации (за каждым предметом или действием стоит своё ками – душа) – не представляются нам идеальными для данных места и времени, их (места и времени) состояния и прояснения ситуации.

– Я исключил вас из числа своих друзей, – опять сказал Кантор.

– Пусть он договорит, – сказал Топоров. – Он тоже отчасти прав.