Что было бы, если бы смерть была

Всё шло (как и должно) – за пядью пядь.

Впрочем, он быстро понял: это «всё» – влияние допросного подвала: здесь, в под-сознании, женщина вдруг почувствовала в себе силу.

Перельман (опять) – подумал о силе имени: Дульсинея (женская суть) – была отстранённо волшебной, возможной лишь издали, а Роксолана (женская стать) – близко-живучей, способной на жизнь при любых переменах.

Итак, пришло время близости.

– Колорад, ты уродлив, – сказала женщина (разглядывая партнёра).

Он кивнул (разглядывая партнёршу).

На деле она (женщина) – и думать забыла о его уродстве. Она (статью своей) – была Украинка, она могла бы видеть мир на окраине зрения: то сияние – когда прозрение одушевляет любые движения пророка. Она (женщина) – могла бы, но – не это было для неё «её» жизнью.

Жизнью для неё была возможность использовать полноту мира и обернуть себе на пользу.

То, как и чем «её» полнота достигается, казалось не важным: всегда найдутся самцы, что (за сладость близости с ней) – принесут ей на своих ладонях её мир.

Слова говорили за слова: на лжи казалось возможным построить собственный мир.

На истине мира не построишь, ибо – нечему останется воображаться. Именно поэтому лживая женщина – всегда права: без неё мира не будет.

– Колорад, ты банален, – нежно-нежно мурлыкнула статная Роксолана, на мгновение становясь маленькой-маленькой и очень уютной. – Так ты говоришь, мои побратимы – всё ещё живы и скоро придут в себя?

– Нет, не скоро – молча сказал он. – В моём мире они не нужны; надеюсь, сюда они не придут.

Она опять услышала. Всё же она была не столь проста, как лишенные сознания патриоты Украины.

– Не пора ли заняться делом? Услади меня. Прямо при этих телах. Или даже на них.

Слова говорили за слова: на лжи можно построить мир и его продолжение. На лжи мир и был построен (как и его продолжение). Но мой Перельман! Неужели же это и есть твоё прозрение? Тогда ты донельзя банален, мой Перельман.

– Можно, – сказал Перельман. – Нам можно всё, но (на всё) – не хватает сил.

И они пошли и занялись делом. На телах. Описывать процесс я не буду: все мы каждый день встаем на плечи титанов, дабы посмотреть в даль (и чем это лучше того, к чему привела Роксолана?).

Потом (очень не скоро) Роксолана опять сказала:

– Колорад, ты банален. Ты пришёл к моей правоте, но – ведь можно было от неё и не уходить. Ты тратил невосполнимое время, чтобы от плоти – освободиться, и всё равно – подчинился.

Он даже не улыбнулся – тому, насколько она ошибалась.

Он опять победил. Что ей (женщине) – его мужские тонкости? Его тонкости (в которые она – ad marginem – могла заглянуть) были не только бесполезны, но и вредны ей!

А в его тонком мире – его мира не было, и он (без боя) – уступил ей её Украину: ему такая Украина была не нужна.

Сейчас она решала, как поступить с ним.

Он помнил созвучие ситуации – из жизнеописания Эзопа:

«– Удовольствуй меня десять раз – получишь плащ.

– Побожись, – требует Эзоп.»

– Да проведу я тебе мимо наших, колорад, проведу, – промурлыкала Роксолана. (она до того распалилась, что взяла и побожилась: произнесенная ложь на мгновение была святее любой правды, и она даже сама себе почти верила… почему бы и нет?) так что «и Эзоп поверил; да и хотелось ему отомстить хозяину.

Вот удовольствовал он её девять раз и говорит:

– Хозяйка, больше не могу!

А она, испытав его силу:

– Десять раз, – говорит, – а то ничего не получишь!

Поднатужился он в десятый раз и попал, да не туда. Но говорит:

– Давай плащ, не то пожалуюсь хозяину!

А она ему:

– Я позволила тебе моё поле вспахать, а ты за межу заехал и на соседнее попал! Давай ещё раз и получай плащ!»

Наяву повторялась сказка Пушкина, провидческое повествование о рыбаке и золотой рыбке. То, что блистательная Роксолана-Украина получалась при этом жадной и глупой старухой, не требовало пояснений… Почему?

Потому что таковы законы прозрения: жизнь живота, животная жизнь, жизнь «права на жизнь» предъявляет Перельману претензию, а тот эту претензию перешагивает.

Перешагивает через голову.

Идёт из одной версификации в другую.

Поэтому – продолжим жизнеописание Эзопа: «Тут приходит домой Ксанф, Эзоп ему и говорит:

– Рассуди меня, хозяин, с твоей хозяйкой!

– Слушай, хозяин, – говорит Эзоп. – Пошли мы с твоей хозяйкой в сад, и увидела она яблоню, всю в яблоках. Посмотрела она на ветку, захотелось ей яблочка, и говорит мне: «Коли сможешь запустить камнем и стряхнуть мне десять яблок, я тебе плащ подарю».

Тут Перельман (но только лишь для себя, Роксолану оставив в её виртуальности) прервал жизнеописание Эзопа и вспомнил версификацию: