Чудовище 4 (СИ)

Лицо Ялли сделалось растерянным, но он не дал ей опомниться. Он взял её маленькую руку в свою, поднёс к губам и поцеловал. Ялли показалось, что по всем её жилам разлился огонь, да это огонь и был — невидимый, сладкий, желанный. Она едва не застонала от блаженства, она уже не могла соврать себе, что не отвечает взаимной любовью этому мужчине, который стал бы для неё богом, даже если бы был смертным, как и она.

Гора гордыни, привычно выступившая было поверх истинных чувств, начала рушиться, но её останки всё же сделали своё дело и Ялли вновь проявила норовистость, выдавив из млеющих от любви губ:

— А если я откажусь тебя любить и быть с тобой, ты вернёшь меня в родительский дом?

Упрямство и капризность девушки явно начали тревожить бога-из-дерева и между чёрных густых изящно изогнутых бровей его пролегла складка огорчения, а в глубине бархатных ласковых глаз мелькнуло что-то, напоминающее острия кинжалов.

— Нет, — прошелестел он. — Если ты откажешься от моей любви, ты… Не останешься живой…

Ялли стало страшно так, что волосы начали подниматься на её голове, перехватило дыхание. Ей вспомнилось, как он, будучи в состоянии дерева, крепко обвил своими ветвями и корнями её руки, ноги, грудь, талию. А если бы он тоже самое сделал с её шейкой? Тогда уж прощай жизнь!

Но параллельно с чувством страха в её теле вдруг начал подниматься огненный столб откуда-то снизу — и до самого мозга. Мужчина, просивший её любви был опасен, очень опасен, смертельно опасен и это, вопреки здравому смыслу, вызвало приступ восторга, восхищения и… сладострастия. В мозгу появилось опьянение, то самое опьянение, какое возникает без вина, от чувства жаркой страсти. Ей больше не хотелось ни капризничать, ни ломаться, а только подчиняться, отдаваться целиком в руки этого мужчины, сводившего её с ума. И даже не потому, что если она не сделает этого, он, возможно, умертвит её. А потому что она сама этого хочет не меньше. ” — Говорят, поддаться любви, это всё равно, что броситься в водоворот с головой, — подумала она сквозь любовное головокружение, — но что если тебя в этот водоворот столкнули силой? Вот и со мной то же. Как тут не полюбить, если иначе тебя не оставят живой?» — последняя мысль промелькнула как-то без страха, с шальной весёлостью, озорством.

И она упала в объятия божественного мужчины, бросившись ему на грудь и обхватив его шею обеими руками, задыхаясь от радости и упоения…

Она думала, что проснулась первой после ночи любви, её первой ночи с мужчиной. Сердце её, прежде такое маленькое, холодное, как хрусталь, никого не любившее, кроме, разве что, самой себя, теперь переполнялось от любовного чувства к мужчине, на груди которого покоилась её голова, обнимавшего её могучими мускулистыми руками. Ей казалось, ещё чуть-чуть — и это чувство разорвёт её, она не выдержит его. В голове её по-прежнему царило опьянение от счастья.

Ей нужно было хоть ненадолго покинуть его объятия, чтобы прийти в себя, не умереть от радости в них. И она аккуратно отстранила его руку, выбралась из-под неё и сползла с ложа на ковёр.

Ей очень хотелось есть. И она подкралась к столу, на котором всё ещё были расставлены блюда и напитки. Она была абсолютно нагой, но она решила не утруждать себя одеванием и, присев в одно из кресел, стоявших вокруг стола, принялась за трапезу.

На самом деле, он пробудился раньше её и теперь из щелей полуприкрытых глаз следил за ней.

Мысли его понеслись в далёкое прошлое, когда он ещё не был Лиром, не знал воплощений вообще и был всего лишь частью Хаоса. Да, ему пришлось в этот Хаос возвращаться, после воплощения в Лира, но он был там ещё раньше, как и всё живое, что выходит из Хаоса.

Тогда он ещё не знал Формы и был простым созерцателем, зрителем, наблюдавшим за теми, кто в Форму решился выйти и играть в ней свою роль.

И он увидел её — впервые. Она не была красавицей, она даже не была некрасивой, многие считали её безобразной, называя чудовищем. Но он не видел её уродства, её тогда ещё прекрасная душа светилась для него поверх её чудовищного облика и он видел её красивой, не хуже, чем теперь она была в облике Ялли, просто она была не похожа на других. И он полюбил её. И именно ради неё он и явился в воплощение такого же чудовища-полудемона, как она, поставив себе программу найти её. И он сделал это, и добился взаимной любви, и она видела его, чудовище, так же, как и он её когда-то, прекрасным, но отличавшимся от обычных людей.

А теперь он смотрел на неё из-под сени ресниц, с аппетитом поедающую то, что было на столе и запивающей это из кувшинов с напитками и думал о том, насколько теперь она стала схожей с красивой куколкой, но наделённой душой. Почти пропащей душой. Мозгом, даже не подозревающем, что она ходит по краю пропасти, что пекло справа и слева от неё, даже над её головой, оно угрожает ей, оно поглотит её, если он её не спасёт.

Он, наконец, широко открыл глаза и сел на ложе. Она повернула лицо в его сторону и её румянец на всю щеку разлился по лбу и подбородку, глаза засияли и улыбнулись.