Чувствуй себя как дома

В кармане звонит телефон. Тик-так, тик-так, тик-так…

Я принимаю вызов.

– Алло! Аня? Ты оставила мне свой номер, помнишь? Пробралась в мой дом и оставила… Так вот. Меня зовут Марина, и я твоя бабушка.

22 Ди [После]

90-ые гг.

– Как думаешь, чем все закончится?

Ди вздрагивает и отпрыгивает. В метре от нее стоит братец – пялится на нее, как на душевнобольную, сочувствует. Господи, как же ее раздражает сочувствие!

– Чем закончится что?

Если Паша решил поиграть в психолога, то зря. Ему самому нужен врач.

– Ничего. Забудь.

Ди подзывает Пашу к окну.

– Смотри. Жена на троллей собирается, страховку пакует. Какого черта ты здесь?

– Мы ведь семья. И… прости, что я не спас тебя.

Ди хватает Пашу за плечи и разворачивает к себе. Изучает его морщины. За год их прибавилось немало.

– Ты ни в чем не виноват, абсолютно. А я виновата. Я – идиотка.

Паша отстраняется, словно прикосновения сестры ему неприятны, и шагает к двери, хромая на левую ногу.

– Увлекся серфингом? – фыркает Ди.

Вопрос-пощечина. Вопрос-поводок. Раз – и цепь натянулась. Раз – и брат во власти сестры.

– Как догадалась?

– Мысли читаю.

– Не проболтайся Илоне. Она… Не выдержит.

Паша исчезает в коридоре.

Ди улыбается – силится прогнать странность, несущую землей и сыростью, но она уже на пороге, дышит на нее и на брата.

Осталось чуть-чуть.

* * *

После разговоров с Пашей у нее постоянно болит голова. Спасает лишь море. И да, осталось совсем чуть-чуть. Ди видит это, гуляя по пляжу. Аня играет с Темычем у обрыва. О, девчонка уже в курсе, кто она. В курсе, что ищет.

Ди пугает ее решительность и… Страх. Да, Аня боится. Боится, что поверит в них.

Илона закрепляет карабины. Павел потягивается, предвкушает полет. Ди догадывается, что произойдет, но вмешиваться не в ее правилах. Десять лет как не в ее.

Когда они с Аней фотографировали дома, кое-что случилось. Девчонка нашла визитку. Его визитку. И, без сомнений, узнала, чья она. Ди не вмешивалась – лишние расспросы ни к чему. Да и зачем? Наблюдать – наивысшее счастье. Наблюдать и чувствовать.

– АРТЕМ!

Свершилось. Темыч ползает у пропасти. Паша несется на всей скорости и цепляется за трос, а эта дура замерла и пялится на них.

Ди сжимает кулаки.

Не вмешиваться. Наблюдать. Чувствовать.

Три правила, благодаря которым Ди до сих пор жива.

И все же что-то обжигающее, электрическое разливается по венам, когда Аня просыпается и отталкивает Темыча. Сегодня она победила.

Но – только сегодня.

Осталось чуть-чуть.

23 Захар [До]

Через пару дней я возвращаюсь в свою комнату и сразу чувствую себя лучше. Тора бегает за мной, как за ребенком, а я все клянусь ей, что и сам могу поесть и одеться. Да, плечо иногда саднит, но зато не кровоточит. Скоро мне снимут швы.

Я выжидаю неделю, а затем заявляюсь к Бруно. Лишь бы не покрыться накипью, лишь бы не заржаветь.

– Я готов.

– Нет, – качает головой он. – Здесь я решаю, когда ты будешь готов.

Тора умоляет меня не дергаться. Ты ведь хромой, говорит. А хромым не место в мухобойке. И только Лида не жалеет меня и заставляет тренироваться хотя бы по полчаса в день, чтобы я «не лежал кирпичом». Если бы она знала, как близка к истине.

Ди часто ездит на задания с Торой. В такие часы я растворяюсь в своем дурацком бессилии, как кубик сахара в чае. И ведь не собраться обратно, как ни старайся.

Однажды я спросил у Торы, сколько она восстанавливалась после экзамена.

– Где-то месяц. Руку сломала, представляешь? А Ди вообще потащилась на задание, никому не сказав. Потом долго работала без выходных.

Пролетает вторая неделя.

Тора разрешает мне есть и одеваться самому.

За эти проклятые четырнадцать дней комната облепила меня изолентой одеял и замотала в кокон простыней.

Прости, подруга, но бабочки не получится.

Бруно интересуется, почему мое «готов» он теперь слышит намного реже. А я ему: изолента держит. Комната залепила мне рот, герр. И уши, прикиньте? Хотите бескрылую бабочку? Я к вашим услугам, герр.

Здравствуй, третья неделя.

Доктор сообщает, что мой мизинец почти зажил. Тора – о том, что почти зажили раны на имплантанте для дома. Что часы скоро пойдут. Что мы вернем Ворона.

А вот и четвертая неделя. Хромает мне навстречу, обклеивает комнату последним мотком изоленты.

По ночам я наблюдаю за Торой, изучаю каждую родинку на ее лице, каждый изгиб тела. Нет, Хлопушкам нельзя работать здесь. Они чересчур хрупкие. Чересчур взрывоопасные.

– Нельзя, – повторяю я, когда Тора просыпается.

– Мошек тяжелее ловить, чем мух, – шепчет она мне в шею. – Мы спрячемся под облупившейся краской на подоконнике и – готово. А куда спрятаться мухе? Особенно той, у которой повреждено крыло?

– Но я не муха.

Тора целует меня, и я клянусь себе, что больше не отпущу ее. Кожа мини-девочек слишком нежна, чтобы эти самые девочки боролись с монстрами. Иногда я боюсь дотрагиваться до Торы – мне кажется, что она мигом покроется синяками.

И что бы эта упрямая девчонка ни говорила, за мухой можно спрятать целую армию мошек, если вдруг рядом не найдется облупившейся краски.

Скоро я сдеру изоленту. Всю сразу, с кожей. И… Нет, здесь не место бабочкам.