Чужая сторона: рассказы

Только однажды Арина зашла, а в туалете оказалось пусто. И за окном шёл дождь, и было открыто окно. Совсем рядом, за забором, ходили свободные люди. До земли было совсем немного, можно было убежать. Но Арина, как взрослый ответственный человек, вернулась в палату.

В десять привезли второй завтрак. 

— Запеканка какая?

— Творожная! Кости будем укреплять? Будем!

Запеканка была вкусной, но край тарелки отломлен — общее впечатление вышло непонятным.

Что между этим завтраком и обедом? Вошканье на кроватях, стуки в окно, Арина успела прочесть десяток книжных страниц…

— Хоть бы радио включили, — не выдержала баба Вера. Ей ответила соседка:

— Смотрите сериалы. Про нас. Мы все герои.

Обед привезла та же женщина, та же тележка:

— У кого девятка? Если аллергия или диабет, говорите!

Из кастрюли — суп, из кастрюли — картошка, точно из такой же — компот.

— Сегодня съедобно, скажи, — шепнула Валя Вере, та ответила:

— И порция нормальная. А то обычно всё такое канапе и всё холодное.

Но были и другие мнения, мнения всегда делились:

— Мясо есть, но его не угрызть, как плева, — заметила тихоня. — И кисель как помои. Не кислый, не сладкий, жидкость.

Арина ела всё, потому что другого не было.

— А дайте ещё кусочек хлеба, радьбога, — попросила тётя Валя. Но ей не дали.

— У меня ещё весь этаж! Не дам, — женщина с тележкой была не злая, не более загнанная и нервная, чем прежде, ну просто не дала, просто поехала, гремя тарелками, дальше. А тётя Валя закусилась.

— У меня муж, Царствие Небесное, всю жизнь хлеб выращивал! — разошлась. Она сливала с пакета на ноге какую-то жидкость в судно, словно доила его, и продолжала:

— В сельхозинституте преподавал… Хлеб растил! А она мне куска пожалела!

Тетя Валя заразила возмущением и соседку, загомонили. Вспомнили, что раньше булка белого стоила 20 копеек, 12 — Бородинский, 16 копеек — серый.

— Батон сейчас 300 грамм! Зерно за границу, а нам — мякину! — кипела тётя Валя. Кипела долго, а после — успокоилась тем, что отомстит.

— Я им сверну кровь завтра, когда выпишут! Напишу в жалобную книгу. И вапще, у меня есть план «Барбаросса»!

Несмирение этой женщины впечатляло, эта энергия, это желание обозначить себя, не соглашаться на меньше… Но читает ли кто жалобную книгу? Да и есть ли она?

Тут под стук ложек в палату вкатили Тоньку. За спинами в халатах было не видно — перетащили её, перебросили ли, переложили… Тонька была в сознании, вертела головой, поджимала шею, пытаясь рассмотреть повязку на ключице.

У Арины сразу прошёл страх перед кардиостимуляторами — ведь всё прошло быстро, Тонька жива, и даже вон — живее всех живых. Рассказывает, как доктор с ней разговаривал в процессе, да какие все молодцы.

— Тонька, Тонька, говорю себе, до чего ты дожила… Ой, как больно! Ничего.

Арина подумала было, что если кардиостимулятор избавит её от всех проблем, то пусть ставят. Правда, это будет почти как носить ребенка в теле, живого, странного, мыслящего, и не девять месяцев, а пожизненно. Арину ужасало соседство в своём же теле с чем-то крупнее лямблий, но если избавит…

До ужина наступило затишье. Пришло смирение, привело с собой привыкание. Хорошо, что у Арины был ноутбук, была книга, была тетрадь. Она меняла предметы в руках, переворачивалась с боку на бок и время шло.

Арина помнила, что дома ждут её звонка, но заставить себя позвонить никак не могла. Она собралась с мыслями и написала подробную успокоительную СМС.

— Мы с мужем — самая старая пара. И меня увезли прямо с танцевальной репетиции, — рассказывала Валентина. И Арина думала, что в таком возрасте хочет быть тётей Валей. 

На тихом часу в палату пришла медсестра, сказала тихоне, что её переводят в другую палату, просила собрать вещи. И все сразу всё поняли: к чему температура, к чему палочка в носу и горле. Арина вспомнила, что дверь в одну из палат по коридору прикрыта плёнкой, что медсёстры ругаются, когда видят пациентов без масок, ссылаются на плохую эпидобстановку…

Тихоню проводили в молчании. Зачем-то все натянули на носы маски. Баба Вера поднялась и помыла руки. 

— Да чо уж теперь, я две недели с ней лежу. И вы все, — тётя Валя снова сняла маску.

Арина тоже сняла, внутри маски не было какого-то особого воздуха. Хотелось, конечно, оградиться, куда-то сбежать, принять какие-то лекарства, но теперь уж, правда, было поздно.

— Мы не заболеем, — разрубила тётя Валя рукой воздух. — Я сказала.

Все промолчали. Тётя Валя распахнула окно, откинула шторы. На улице шёл дождь и было студёно, но ни Тонька, ни кто другой ничего не сказали против окна.

Пришла санитарка. Она сняла с кровати тихони постель, побрызгала каким-то раствором на матрас, на спинки.

— Как вас зовут? — спросила её тётя Валя и повторила имя: — Светлана…

Когда Светлана испарилась, баба Вера заметила:

— Собачья работа. Я её нынче спрашивала, сколько выходит, она говорит — пятнадцать. Санитаркам за этот вирус не платят. Будто она тут не дышит…

Баба Вера заплакала, заговорила сама себе:

— Я целый год береглась, никуда не ходила, везде в масочке… А тут…