Чужая сторона: рассказы

От её кровати до кровати тихони были те же полметра. От кровати Тоньки — немногим больше, но та не плакала:

— Спасут, чай. Мы ведь уже в больнице.

Тётя Валя тогда встала и произнесла речь. Она рассказала, как после лучевой терапии лежала в другой больнице под косыми взглядами врачей, — давали надежду на жизнь, но не верили ни в её высокое качество, ни в будущие роды, которые тётя Валя так хотела. А сейчас у неё — трое дочерей и шестеро внуков.

И как-то само собой пошло: баба Вера рассказала, что прекрасно живёт с удаленной щитовидкой, Тонька — с диабетом, другие какие-то их знакомые — с чем-то другим, были бы в этом мире врачи и таблетки.

— Так что отставить, мы не заболеем, — подытожила тётя Валя.

Арина уже болела ковидом, за пару месяцев до, она себе тоже сказала мысленно: «Я не заболею», но прежнее спокойствие не приходило. Очень хотелось жить.

И тут будто сверху услышали — пришла начмед, направилась прямо к Арине:

— Есть одна теория насчёт блокаторов. Проверять будем? На пару часов заберём в реанимацию, под присмотр. Введём дозу…

— Согласна!

Арина сначала вспомнила о том, что врачи думали долго, придумали наверняка самое лучшее, что больницу рекомендовали, начмеда хвалили, — и только потом пришёл ужас. Теория? Реанимация? Доза, присмотр, блокаторы? Ужасно! Ужасно!

— Ариш, там работают ангелы, — тётя Валя рассмотрела лицо Арины, успокоила: — Они с того света вытащат, не бойся.

У Арины на фоне учащённого пульса появились паузы в стуке сердца — блокады. Блокаторы, которые замедляли бы пульс, с такими паузами принимать было нельзя, но всё остальное не помогало. Начмед выдвинула теорию, что сердце от усталости само себя спасает — отдыхает немного, а затем стучит далее, и, если сердцу облегчить работу блокаторами, паузы уйдут. Только ставить такие эксперименты стоило на всякий случай в реанимации.

Предстоящий опыт хорошо отвлекал от возникшего из ниоткуда ковида. Он был новый, он был страшнее, он был сейчас.

Арина пришла в реанимацию своими ногами, вслед за медсестрой. Её раздели, уложили на койку, к груди прицепили датчики мониторинга, и палата наполнилась скачущим пиканьем. Рядом поставили дефибриллятор, на конечности нацепили зажимы ЭКГ, в кисть воткнули катетер. У её койки на шоу скопилось семеро врачей и сестёр. Начмед следила за минутной стрелкой, сестра по её отмашке каждую минуту вводила дозу в катетер. 

Лучше бы не рассказывали, как всё работает, лучше бы ничего не говорили. Но Арина всё знала, лежала и прислушивалась к ощущениям — вот сейчас какой-то нерв в сердце должен потерять проводимость, а сейчас какой-то — заработать… Ступни у неё были во льду — настоящим свежемороженым мясом.

— А чего глаза-то бегают? — спросил кто-то в халате.

— Это она ссыкует, — подмигнула ЭКГ-шница у своего аппарата.⠀

Сама проба заняла минут двадцать, а потом Арину оставили под присмотром на пару часов.

Эти часы были хуже пробы.

Слева на кровати лежал мужчина бомжеватой наружности. Вскоре он захотел по-большому, медсестра резким движением задвинула под него судно, а затем так же дёргано и быстро вытерла меж ягодицами. Отвернуть от этого можно было только глаза, повернуться не давали датчики.

Где-то на дне палаты спала пожилая женщина. Она несколько раз в полусне вытягивала из своего горла пищевой зонд, а медсёстры заталкивали его ей обратно. В какой-то момент они решились привязать ей руки, мол, сама напросилась.

Медсёстры эти были молодые и хрупкие, им бы стоять на полке сделанными из фарфора, но они почему-то выбрали эту работу.

Арина старалась не отвлекать никого, но накрыли скука и паника — ей пришлось попросить с подоконника книгу. Подали рассказы Хемингуэя под синей ветхой обложкой. Они были скучнее даже простого молчаливого лежания, и Арина отложила книгу.

Время текло медленно. Тело от страха снова и снова покрывалось испариной. В какой-то момент стало понятно, что придётся тоже просить судно. Арина полежала с этой мыслью мучительные полчаса и укрепилась в ней.

Подумала, что об этом никто никогда из знакомых не узнает, а вокруг все чужие. После задницы этого мужчины справа — чего стоит медсестре подать и унести судно? И верно, сестра подала судно совершенно буднично.

— Сходили? — Нет. — А сейчас? — Не получается.

Всё оказалось ещё стыднее. Пришлось ждать возвращения в палату — как избавления, как побега с глаз. В палате Арина была самой молодой и здоровой, самой-самой, нужно скорее, скорее туда!

В палате выяснилось, что к Арине пришла мама. Как только кресло, на котором прикатили Арину, увезли, она прижалась к подоконнику. Мама была заплаканная — с красными щеками, глаза слились с кожей по цвету. Соседки сказали ей главное: что дочь в реанимации. Зачем, как надолго и прочее — было опущено по незнанию. А мама успела уже себе накрутить:

— Прихожу, говорят — в реанимации. Ой, я наревелась…

Мама не доставала до окна. Арина сфотографировала, как смешно смотрятся торчащие над подоконником мамины глазки, бровки, очки и шапка (сфотографировала якобы для инстаграма, а на самом-то деле для души), протянула маме вниз руку, но та своей не подала: