Чужая жизнь. Мистические практики для обретения самого себя

Целый год уроков и практических занятий может быть полностью посвящен одному такому циклу обучения. Возможно, это потребует нашего полного участия в нем, иначе мы упустим связь с историей. Во время длительного обучения нам придется непосредственно соприкасаться с окружающей природой, перед которой мы в неоплатном долгу. Мы станем более пристрастно относиться к сохранению, восполнению и выражению благодарности. В такой благодарности мы будем лучше понимать нашу собственную принадлежность. Мы увидим более ясно те конкретные способы, освоив которые, возможно, будем полезны своей малой родине и своему народу, и мы обязательно поделимся нашими дарами со смутным ощущением того, где они сливаются с большим танцем жизни. Мы нацелены отдавать от себя больше, чем берем от того, что дается нам так беззаветно.

Работа по разрушению барьеров между вещами ведет нас от враждебности к близости. Мы начинаем замечать приверженность к нашим идеологиям, механизмам, которые мы задействуем, чтобы держать других на расстоянии от своей жизни. Вместо того чтобы размахивать флагами своей веры и превосходства над другими с помощью того, что поэт Леонард Коэн называет «эмоциональный патриотизм», мы увеличиваем потенциал для неоднозначности [75]. Естественно, такое внутреннее разнообразие переходит во внешнюю инклюзивность.

Практикуясь в такой принадлежности, мы не ищем превосходства или преобладания над кем-нибудь еще, а лишь способность жить в общении с вещами. Это и есть развитие отношений с эго и инаковостью. Так как мы стали хранителями друг друга и окружающего мира, поэтому и нас охраняют. Если мы приглашаем всех окружающих в сложный рельеф жизни, влияя на них тайными поступками, то увереннее держимся в своей принадлежности.

Сейчас мало времени

Есть музыка, которую всегда играет природа, на чей канал мы случайно переключаемся, когда наши сердца отдыхают. Эта импровизационная мелодия, которая, подобно богомольцу, с упованием идет туда, куда ее ведут. Не в силах остановиться, сердце позволяет играть на себе, как на инструменте.

Несмотря на то, что многое из современной жизни структурировано ангелами и расчетами, возможно, потому-то мы тайно и верим, что если постоянно не управлять своими жизнями, то можно потерять свой путь. Наверное, мы закончим свою жизнь под мостом, изгнанные из человеческой хореографии, которую называем социумом. И правда заключается в том, что в консенсусной культуре существует баланс, по которому нужно нанести удар в том месте, где мы прокладываем на карте путь и бесцельно блуждаем по местности, но я уверена, вы согласитесь с тем, что время, потраченное на придумывание, как кого-нибудь затмить, абсолютно стихийно.

Брошенные на произвол судьбы своими гаджетами, мы привыкли, что нами постоянно управляют. Даже если мы останавливаемся, то все равно продолжаем думать о том, что нужно сделать следующим. Особенно сейчас, в нашу эпоху разрушительного коллапса окружающей среды и общества, все еще есть те из нас, кто чувствует неумолимую необходимость присутствовать в этом мире, пока не стало слишком поздно. Но великий парадокс заключается в том, что это и есть условие нервозной торопливости вперед, которая в первую очередь приводит нас к проблемам.

В то время как древние египтяне уже измеряли время с помощью наблюдения за звездами и взаимодействия солнца с отбрасываемой тенью, мы до XIV века не могли изобрести механические часы [76], а природа перестала быть нашим главным критерием. До этого времени люди измеряли время с помощью солнечных часов ― поэтому ночью, когда солнце не светило с небес, мы прекращали измерения. Вместо этого мы попадали во время безвременья, в темный час луны, приливов и ритма сновидений.

Именно католическая церковь стандартизировала время, разделив день и ночь на равные части. Звон колокола утром означал начало рабочего дня.

Это была колоссальная тектоническая подвижка в конце XVI века, когда люди начали считать минуты, которые составляли час, чтобы измерять производительность наемных работников [77]. Таким способом и вошла в культурное сознание концепция «времени простоя». Промышленная эпоха оказывала колоссальное давление на то, чтобы быть производительным в точно установленное время; она культурно прикрылась крылатой фразой «Время ― деньги». Но до XIX века так и не было создано стандартизированной, единой концепции времени [78].