Чжуанцзы

Чжуанцзы лежал при смерти, и ученики собирались устроить ему пышные похороны. Но Чжуанцзы воспротивился:

– К чему все это? Я считаю землю своим гробом, небо – саркофагом, солнце и луну – нефритовыми кружками, планеты и звезды – мелким жемчугом, а всю тьму существ – своими провожатыми. Разве мои похороны не будут совершенными?

– Мы боимся, – ответили ученики, – что вас, учитель, склюют вороны и коршуны.

– На земле, – сказал Чжуанцзы, – я пойду на пищу воронам и коршунам, под землей – муравьям. Отнимете у одних, отдадите другим. За что же муравьям такое предпочтение?!

Если выравнивать с помощью неровного, то и ровное станет неровным. Если доказывать с помощью недоказанного, то и доказанное станет недоказанным.

Знающий действует на других только своими знаниями. Прозорливость подтверждается естественными законами. Ведь давно уже известно что знающему далеко до прозорливого. Но разве не печально, что глупцы, опираясь лишь на виденное ими самими, несут это людям? Их успехи только во внешнем.

Глава 33 Как управлять Поднебесной

Учений, как управлять Поднебесной, много, но ни одно из них нельзя применить, оттого что они деятельны. Где же в действительности так называемое Учение Древних? Отвечу – «повсюду». На вопросы – «Откуда появляется прозорливый? Откуда появляется умный?» – отвечу: «Источник рождения мудрого, формирования государя – один».

Не отделяющегося от рода называют естественным человеком, не отделяющегося от тончайшего семени называют прозорливым человеком. Того, кто своим родом считает природу, корнем – основные свойства, воротами – Путь, началом же – развитие, называют мудрым человеком. А тот, кто считает милосердие наградой, справедливость – правилом, обряды – поведением, музыку – гармонией, от кого пахнет благими делами и милосердием, называется благородным мужем.

Те, кто разделяет с помощью устоев, берут за образец славные имена, считают обучение свидетельством, а сопоставление – решением, они считают всего лишь до четырех. Так вот все сто должностных лиц общаются друг с другом по старшинству. Обычным они считают дела, главным – пищу и одежду; естественным законом народа – размножение, собирание и накопление для прокормления всех – старых и малых, сирых и вдовых. Разве этого не было в изобилии у людей древности? Равные прозорливому по разуму, будучи безыскусственными, как природа, взращивали тьму существ, гармонировали со всей Поднебесной, и ее даяния распространялись на все сто семейств. Понимая исходные числа, соединяли их и с конечным мерилом. Шесть стран света, четыре времени года, малое и великое, грубое и тонкое – движение, которое существует повсюду. Все это они понимали и неоднократно повторяли. Есть еще много хронистов, передающих старые устои от поколения к поколению. Те устои, что содержатся в песнях и преданиях, обрядах и музыке, способны понимать многие из мужей в Цзоу и Лу[261] – Преждерожденных в широких поясах с табличками. Они используют песни, предания, обряды, чтобы говорить о стремлениях, о событиях, о поведении; они используют музыку, гадательные знаки, хронику «Весна и осень», чтобы говорить о гармонии, о жаре и холоде, о разделении по степени знатности. Сколько-то их рассеялось по всей Поднебесной, они утвердились в Срединных царствах. В учениях ста школ их иногда хвалят и о них говорят.

С тех пор как в Поднебесной началась великая смута, утратилась ясность достойных и мудрых, не стало единства в понимании Пути и основных свойств, многие пришли к пристрастности во имя самовосхваления. Так, уши, глаза, нос, рот – каждый из этих органов что-то воспринимает, но они не способны общаться друг с другом. То же и во всех искусствах, в ста школах, – у каждой есть какие-то достоинства, которые иногда следует использовать. Но крайне пристрастные мужи, не обладающие ни проницательностью, ни кругозором, берутся судить о красоте природы, объяснять законы тьмы вещей, целостность древних людей. У них не хватает способностей для того, чтобы охватить красоту природы, оценить проницательных и умных. По этой-то причине путь внутренний – мудрых и внешний – царей становился скрытым и неясным, приходил в застой и не проявлялся. Каждый в Поднебесной принимал то, что ему нравилось, за собственное учение. Как печально! Ведь все сто школ уходили, но не возвращались и, конечно, не объединялись. Учащиеся же последующих поколений, к несчастью, не увидели безыскусственности природы, высшей сущности древних, и тогда в учении Поднебесной произошел раскол.