converted file c4f5bee8

угодно, задавайте любые вопросы — но только не об  этом... Понимаете, — он, словно решившись

на что-то, показал рукой в туман. — Там, в  настоящем мире, меня нет. НЕТ. И если я буду думать

об этом, то сойду с ума.

— Простите.

Она опустила глаза. Безумные разговоры больше не казались ей такими привлекательными.

Она наткнулась взглядом на завитушки, украшавшие поверхность рухнувшего каменного

столба.

— Вы знаете, что здесь написано? — Спросила она, показав рукой на завитушки. Спросила

только для того, чтобы сменить тему разговора.

Молодой человек ( человек ли? Но ведь   здесь  он был человеком!) мимоходом взглянул на

таинственные надписи и снова повернулся к ней.

— Ничего.

Видя ее удивление, поспешил объяснить:

— Ничего осмысленного. Видимо, эти надписи возникли в те времена, когда Старшие еще

только учились общаться с помощью слов. Это — нагромождение знаков, символов и букв из

самых разных языков, не более того.

Лия еще раз взглянула на древние камни. Ничего удивительного в том, что она ничего не

смогла понять...

— А кто такие Старшие?

— Старшие? — Молодой человек несколько растерялся. — Старшие... это Старшие. Самые

древние из нас...

Спустя несколько секунд он добавил:

— ...И самые сильные. Они многое знают. Но они опасны. Чрезвычайно опасны.

— Чем же?

— Они могут убить — не потому что захотят вашей смерти, а случайно. Убить — и даже не

заметить этого... Или увлекшись беседой с Младшим, забыться, и...

— И?

— И Младшего нет, — меланхолично произнес Меранфоль.

— Какой ужас... Хотелось бы мне посмотреть на этого вашего Старшего.

— Лучше не надо.

Лия вдруг вспомнила, кем она является там, за пределами двух островов обмана (этого, и

второго,   на   котором   она   выросла):   светом   и  хрустальным   смехом,   стремленьем   и  радостью,   и

рассмеялась в ответ на благоразумное «лучше не надо».

— Не бойтесь за меня, — сказала она пришельцу.

Тот снова пожал плечами и отвернулся.

— Я не только за вас боюсь. Да и Старшие тут не при чем. Просто... просто там все будет

иначе, — в который раз повторил он.

Она не спросила — что именно «будет иначе»; прохладный морской ветер вдруг омыл ее

кожу, взъерошил волосы и заставил оглядеться. Она увидела, что туман и развалины исчезли, а они

с Меранфолем стоят на берегу моря, на краю Безмолвного Острова... Острова Лжи.

20

— А жаль, — тихо произнес он, прежде чем исчезнуть. — Жаль, что там все будет иначе.

Жаль — потому что я уже почти полюбил вас.

5

«...Какой странный сон, — подумала Лия, просыпаясь. — Всего лишь сон... Только во сне

незнакомый молодой человек может при первой же встрече сказать: знаешь, дорогая, а я вот тебя

люблю... Впрочем, кто их знает, этих мужчин, — подумала она, переворачиваясь на другой бок и

пытаясь уловить остатки сна. — Элиза говорит, что верить им нельзя ни на грош ни при каких

обстоятельствах. Во сне, наверное, тоже...»

Сновидение   не   возвращалось,   темнота   по-прежнему   окружала   ее,   и   чем   дольше   Лия

ворочалась в кровати, тем больше убеждалась, что пора вставать, одеваться и спускаться вниз.

Удивительное путешествие закончилось, следовало возвращаться к повседневной жизни, и как-

нибудь протянуть следующие полтора-два месяца: полтора-два месяца, разделявшие те немногие

часы, когда она жила настоящей жизнью.

Она проснулась окончательно и села на кровати. Прислушалась: внизу, по кухне, ходила

Элиза, а это значило, что благодаря неизвестному чуду у них сегодня будет, что съесть на завтрак.

Лия поискала рукой платье, оделась и вышла из комнаты. По-прежнему погруженная в мысли о

виденье, она больно ударилась локтем о косяк двери, охнула и простояла почти минуту, растирая

место   ушиба.   Затем   она   вышла   из   комнаты,   привычным   жестом   нащупала   перила   и   стала

спускаться по лестнице.

Когда  мать спросила ее о том, как она себя чувствует, Лия машинально сказала: «Мне

хорошо»,   и   лишь   спустя   несколько   секунд   вспомнила,   почему   Элизу   так   тревожит   ее

самочувствие.   Ведь   вчера,   торопясь   улизнуть   из   кухни,   она   назвалась   больной...   Лия   чуть

покраснела: она ненавидела врать Элизе, но иногда та просто не оставляла ей другого выхода.

Садясь в кресло-качалку, она молилась Джордайсу, чтобы Элиза не заметила ее смущения, и не

пришлось снова врать, объясняя его причины. Очевидно, Господь услышал ее молитвы, потому что

Элиза, увлеченная пересказом пикантных подробностей вчерашней свадьбы, ничего не заметила.

Рассказ матери увлек Лию и заставил забыть о давешнем сне.

...Вечером Элиза вернулась из дома  Кларина  и принесла  подарок — горшочек  творога.

Пользуясь тем, что Лия не видит, Элиза, как всегда, положила ей больше, чем себе, и с тихой

радостью смотрела, как Лия ест, осторожно опуская ложку в деревянную миску, и неторопливо

поднося ее затем ко рту. Когда Лия ела, то становилась похожей по меньшей мере на герцогиню. К

сожалению,   ее   аристократические   манеры   были   вызваны   слепотой,   а   не   обилием   пищи   или

соответствующим воспитанием, но Элиза знавала слепых, которые поглощали пищу жадно, пачкая