В повести «Деревня» писатель делает лишь лёгкий иронический набросок портрета помещика, который, как замечает рассказчик, конечно, никогда бы и не заехал на родину, «и на этот раз предпочёл бы чужие края скучной своей деревне, если б управляющий… не решился доложить ему… о постепенном уменьшении доходов с имений». Григорович здесь прямо не порицает помещика, не говорит о той непреодолимой пропасти, которая лежит между ним и крестьянином, он лишь показывает, как филантропическая затея помещика выдать замуж Акулину, с целью облагодетельствовать сироту, приводит её к гибели, да замечает мимоходом, что Акулиной овладевал всегда какой-то совершенно необъяснимый страх, когда оказывался перед её глазами барин, хотя и было всем известно, что Иван Гаврилович был «человек добрый, благонамеренный».
В «Антоне-Горемыке» фигура помещика вообще не появляется на сцене. И читатель мог бы предполагать, что барин и не знает вовсе о злоупотреблениях своего управляющего, о том, как притесняют простого мужика богачи мельник или целовальник. Мог бы! Хотя и настораживает читателя ирония автора, сообщающего о «слепом доверии» молодыми господами своего полуразорённого имения честности управляющего, хотя и намекало на полное безразличие владельца деревни к своим полунищим подданным замечание писателя о скопленном помещиком за несколько лет несметном множестве «скирд убранного хлеба», стоящих в ожидании всеобщего неурожая в губернии. Но это всё лишь косвенная характеристика помещиков. Истинные сущность и смысл отношения к крестьянству вроде бы действительно доброй и заботливой помещицы Григорович со всей обнажённостью раскрывает в рассказе «Бобыль» (1847), тесно примыкающем по своей проблематике к повестям «Деревня» и «Антон-Горемыка».
Конечно, мягкий юмор писателя, спокойный, объективированный тон повествователя, рисующего образ старушки помещицы, заботливо ухаживающей за забредшим в её деревню, бездомным умирающим кровельщиком, мог ввести на время в заблуждение читателя, подобно тому, как был введён в заблуждение либеральный критик П. В. Аненков, увидевший в образе Марьи Петровны портрет «доброй помещицы». Но вряд ли кого мог обмануть финал истории, заканчивающейся тем, что умирающего крестьянина выбрасывают из скотного двора на улицу под дождь,— финал полностью разоблачающий всё лицемерие помещичьей филантропии.
И царское правительство, после революции 1848 года во Франции усилившее репрессивные меры по отношению к демократической и революционно настроенной интеллигенции, совершенно правильно поняло смысл созданного Григоровичем рассказа: особым комитетом, созданным с целью наблюдения над журналами, рассказ «Бобыль», наряду с повестью «Антон-Горемыка», статьями «Об историческом развитии чести» А. И. Герцена, «Взгляд на русскую литературу 1847 года» В. Г. Белинского, был признан «особо вредным».
Повести Д. В. Григоровича о крепостных крестьянах были оценены его современниками не только как художественное открытие народной жизни но и как акт большого гражданского мужества, как открытое выступление в защиту угнетённого рабством народа.
«Имена Тургенева и Григоровича,— писал Герцен в 1857 году,— не забудут ни русский крепостной, ни вольноотпущенный. Сейчас, накануне освобождения, при более мягком режиме, против крепостного права выступают многие; а эти два художника делали это при страшном господстве Николая»[16].
Сороковые годы стали для Григоровича годами расцвета его художнического дарования, годами его литературной славы. Его имя становилось в один ряд с именами выдающихся русских писателей: Ф. М. Достоевского, И. С. Тургенева, А. И. Герцена, М. Е. Салтыкова-Щедрина; его произведения были в центре ведущихся в это время литературных дискуссий. Он был самым непосредственным участником того переворота, который произошёл в эти годы в литературе и которым окончательно утвердились в ней в качестве ведущих — идейно-эстетические принципы реализма, народности, гражданственности, окончательно определилась главная её цель — служение народу, борьба за его освобождение.