Далече от брегов Невы

После казни Владимиреску большая часть его войска разбежалась, ряды этеристов поредели, их делу был нанесён невосполнимый ущерб. «Александр Ипсиланти, — писал Пушкин позднее, — был лично храбр, но не имел свойств, нужных для роли, за которую взялся так горячо и так неосторожно. Он не умел сладить с людьми, которыми принужден был предводительствовать. Они не имели к нему ни уважения, ни доверенности. После несчастного сражения, где погиб цвет греческого юношества, Иордаки Олимбиоти присоветовал ему удалиться и сам заступил его место. Ипсиланти ускакал к границам Австрии и оттуда послал своё проклятие людям, которых называл ослушниками, трусами и негодяями. Эти трусы и негодяи большею частию погибли в стенах монастыря Секу и на берегах Прута, отчаянно защищаясь противу неприятеля вдесятеро сильнейшего».

«Несчастное сражение» — это битва при Драгошанах, когда турки нанесли поражение войску этерии. Тогда-то Ипсиланти бежал в Австрию, где был посажен в тюрьму. Одна часть повстанцев с боями прорвалась к Пруту и, сражаясь, переправилась на русскую сторону против местечка Скуляны; другая — под водительством бесстрашного Иордаки Олимпиоти отступила к городу Пятры, затем к монастырю Секу и там заперлась. Не желая живым сдаться туркам, Иордаки поджёг весь свой порох и погиб в монастыре Секу вместе с товарищами.

Пушкин не мог быть вместе с этеристами, но воспеть их подвиг он мог и хотел. Он задумал поэму об этеристах и набросал её план. «Два арнаута хотят убить Александра Ипсиланти. Иордаки убивает их — поутру Иордаки объявляет арнаутам его бегство — Он принимает начальство и идёт в горы — преследуемый турками — Секу».

Поля и горы ночь объемлет
В лесу в толпе своих…
Под тёмной сению небес
…Ипсиланти дремлет.

Героем поэмы должен был стать не бежавший Ипсиланти, а подорвавший себя в Секу Иордаки.

Пушкин делал заметки, записывая рассказы участников этерии. Их было много в Кишинёве. «Около шестисот арнаутов, — рассказывал Пушкин, — рассыпались по Бессарабии; не ведая, чем себя прокормить, они всё же были благодарны России за её покровительство. Они вели жизнь праздную, но не беспутную. Их можно всегда было видеть в кофейнях полутурецкой Бессарабии, с длинными чубуками во рту, прихлёбывающих кофейную гущу из маленьких чашечек. Их узорные куртки и красные востроносые туфли начинали уже изнашиваться, но хохлатая скуфейка[8] всё же ещё надета была набекрень, а атаганы и пистолеты всё ещё торчали из-за широких поясов».

Пушкин получал сведения о греческом восстании из первых рук. Их собирали для Инзова, который готовил для представления царю специальную «Записку». Их собирали для Петербурга. С этой целью был прислан из Тульчина подполковник Павел Пестель.

«Утро провёл с Пестелем, — записал в дневнике Пушкин, — умный человек во всём смысле этого слова… Мы с ним имели разговор метафизический[9], политический, нравственный и проч. Он один из самых оригинальных умов, которых я знаю».

Между тем в Молдавии, в Валахии и в самой Турции развёртывались трагические события. На выступление греков турецкое правительство ответило страшными зверствами. Были вырезаны десятки тысяч ни в чём не повинных мирных жителей-христиан. В Константинополе публично повесили главу греческой церкви патриарха Георгия V и восемьдесят епископов.

Все сочувствовавшие грекам ждали от Александра I решительных действий. Но он, как обычно, хитрил и медлил.

Наконец в августе 1821 года сильная «военная партия» при петербургском дворе, её глава — Каподистрия всё-таки принудили Александра послать ультиматум Турции и отозвать из Константинополя русского посла барона Строганова и всё русское посольство. С минуты на минуту ждали начала войны.

Ждал войны и Пушкин. Когда греки восстали, он мечтал бежать к ним. Но пытаться не стал. Знал, что поймают и запрут. Но теперь, если начнутся военные действия, решил непременно вступить в армию. Друзьям, которых недавно просил добиться для него хоть короткого отпуска в Петербург, писал: «Если есть надежда на войну, ради Христа, оставьте меня в Бессарабии». Он торопил события.