Далеко ли до счастья

– Это тебе, бабунь, носи на здоровье!

У старой заблестели глаза:

– Ой, да куды я в ей? Разве шо Полинку доить?! И то напужается – не признае. – Но подарок приняла с радостью, прижала к плоской груди.

– А это вот деду… туфли сорок последнего размера. Большего в магазине не оказалось, – пошутила внучка, поправляя высокую причёску из богатых, с переливом, волос.

– Спасибо за подарки. Чем отдаривать-то будем?

– Ну ты скажешь тоже, бабуня… Об этом даже и не заикайся! А дед Иван-то где? Не с пчёлами ли всё возится? – и в удивлении переломила ниточки-бровки. Дёрнулся аккуратный носик, дрогнули золотые безделушки в маленьких ушках.

«И як же на мяне похожа!.. Як молодая Солдатенчиха», – приятно отметила про себя Марья.

– Возится… шо яму сделается, чорту здоровенному! Пойди, унучэчка, поздравствуйся с дедом.

Татьянка захлопнула чемоданчик и выбежала во двор. А Солдатенчиха, возбуждённая от встречи, не могла найти себе места. Бочком прошлёпала в горницу, любовно огладила шершавой рукой дорогие подарки, зачем-то вернулась на кухню, постояла… «Ох, обняли мяне думки – и сябе потяряла!» Спохватившись, вышла за бойкой[6] и сметаной – затеяла сбивать масло. Работа плохо давалась слабым рукам.

– Бабунь, – впорхнула уже Татьянка, а с нею влилось столько света и тепла, что хата ожила. – Дай-ка мне поразмяться… Дед Иван сказал, что задержится, – и ловко отстранила старую. – Ты бы лучше рассказала чё-нить.

Марья обтёрла застиранным фартуком губы:

– А шо табе рассказать? Был у Солдатенчихи язык близко, а тяперь не вытянешь, – и подалась она в просторную светлую горницу. Мимоходом подправила подушки на царь-кровати, обломила увядший листок на герани. Отыскав корзинку с вязаньем, удобно уместила маленькое тело в самодельное, специально для неё сделанное дедом кресло и не торопясь, часто отдыхая, стала перебирать прошлое:

– Ты хутор-то наш знае, Солдатенковых?

– Это где груша стоит? – припомнила внучка.

– Во-во… жива от хутора тольки эта груша. Совсем одичала. Да крыница[7] под ей. Там моя молодость и осталась. В сямье нас было чэтвяро сястёр: я, Ходорка, Ганна и Полька. Мама робила у пана: полы мыла, стирала. Тата хомуты делал, кнуты вязал – я относила их пану. Тата был строгий, но добрый. Мы яго боялись, а уважали. Маму выдали не по своей воле. Любила яна другого. Уже было у яе чэтвяро дятей, як пошла яна на речку бяльё полоскать. Стоить на кладке, а к ей хлопец подходить. Склонила мама голову к яму и заплакала. А тата усё бачыл, но потом не поминал об этом никогда, – Марья отвела глаза от вязанья, задумалась. Татьянка терпеливо ждала.