Дальше ваш билет недействителен

– Но я смотрю правде в глаза: мы в безвыходном положении. Фуркад[7] делает ставку на крупный капитал, то есть поощряет концентрацию предприятий, развитие промышленных гигантов, чтобы выдержать конкуренцию в мировых масштабах. Тем самым, вольно или невольно, он готовит почву для национализации: когда могущество немногих станет чрезмерным, поборники справедливости потребуют передать собственность народу. Знаешь анекдот? Едет американец на “кадиллаке”, обгоняет другого американца, и тот думает: “Когда‑нибудь у меня тоже будет «кадиллак»”. А когда француза обгоняет другой француз на роскошной тачке, он думает: “Ишь, мерзавец, – нет чтобы ездить, как все люди, на «ситроене»!” Да, в последние пять лет наш объем продаж ежегодно увеличивался на двадцать процентов, но для этого понадобилось обновить оборудование, и тут мы попали в полную зависимость от банков. Ты все это знаешь лучше меня. Я не гигант и не могу пугать правительство тридцатью тысячами безработных. Мы обречены. Можно, конечно, тянуть, бодриться, делать вид, что все хорошо… допустим, еще год, ну полтора. Но я предпочитаю уйти с поля боя, не дожидаясь, пока меня укокошат и вытащат за ноги. Надо смириться с неизбежным.

Я встал, распахнул окно, впустив майский воздух, и вернулся к Лауре. Наклонился над ней, зарылся в ее волосы, приник губами к шее, закрыл глаза и стал впивать эту весну.

– Ничего не попишешь. Я в последнее время все чаще вспоминаю слова Валери: “Начинается время конца”.

Жан-Пьер упорно смотрел в рюмку. Я узнал сидящих за соседним столиком Сентье из СЕКА и Мириака – а я‑то думал, он разорился вместе с IOS Корнфелда.

– Это не просто кризис. Изношены все наши системы. И причина не в экономике – мы не успеваем за техническим прогрессом. Экономика трещит по всем швам, поскольку ее техническая основа постоянно устаревает из‑за стремительного развития самой техники. Мир умирает в родовых потугах. Наше общество истощило себя, воплощая мечты прошлого. Когда американцы высадились на Луну, все кричали, что наступила новая эра. Ничего подобного – это кончилась предыдущая. Мы выбивались из сил, чтобы осуществить то, что придумал Жюль Верн в девятнадцатом веке. Двадцатый же век не подготовил следующий, а выдохся, работая на девятнадцатый. Если вся цивилизация держится на нефти – понимаешь ты, что это значит? У нас нет своих энергетических ресурсов. Это полное, полное истощение.

Лаура шевельнулась, теперь я вижу ее профиль в пене волос. Она снова обняла меня за плечи. Какое счастье – эта безмятежная, не нарушаемая никаким движением, разлитая в застывшем времени ласка. Вот они, самые блаженные, самые спокойные минуты.

– Причем я имею в виду не только промышленную энергетику…

Я вдруг поймал знакомое выражение на лице Жан-Пьера: он опустил глаза, стараясь не смотреть на меня.

– Ты что‑то хочешь сказать? – спросил я.

– Нет-нет, ничего.

– Не бойся, я не обижусь.

– Ну, ладно, могу же и я пошутить… Апокалипсис обрушит биржу, это точно. Но запасаться золотом, чтобы спастись от конца света… Прости, но если человек считает, что наше общество и вся цивилизация обречены, и единственный вывод, который он из этого делает, – это решение продать свои акции… Это как‑то смешно.

– Спасибо. А что, по‑твоему, я должен делать? Уверовать? Во что? В новый источник энергии? В маоистскую революцию? Или в отче-наш-иже-еси-на-небесех? Все наши нынешние достижения, в политике и вообще, – сплошная симуляция. Игрушки из секс-шопа.