Дальше ваш билет недействителен

– Почему вы не соглашаетесь на предложение Кляйндинста? Он предлагает семьсот миллионов и восемь тысяч акций СОПАРа. Это недурно.

– А почему вас так интересуют мои дела?

Дули подмигнул:

– Из-за Сопротивления и Омаха-Бич.

– Cut out the shit[21]. Так почему же?

– Потому что я хочу, чтобы вы продали фирму Кляйндинсту и получили восемь тысяч его акций.

– Он изменил условия – теперь он предлагает только сто пятьдесят миллионов и те же восемь тысяч акций. Это неприемлемо.

– Соглашайтесь!

– Я знаю, Джим, что вы весьма сильны и сведущи… в деловом плане…

– Я чересчур разговорился тогда, в Венеции, – усмехнулся Дули. – Продавайте. А я обещаю заплатить вам разницу между тем, что дает Кляйндинст, и стоимостью ваших акций по самому высокому курсу семьдесят четвертого года. По самому высокому! А с тех пор они упали на шестьдесят восемь процентов. Это формальное предложение. Но вы в обмен уступите мне все восемь тысяч акций Кляйндинста.

Я начал понимать.

– И никому ни слова, дружище! Даже вашему сыну.

– Восьми тысяч акций вам будет довольно, чтобы наложить руку на СОПАР?

– Считать я умею. И уже три года, как все рассчитал. Я хочу прикончить Кляйндинста, и я это сделаю.

– Можно спросить почему, или это что‑то очень личное?

Он посмотрел на меня сочувственно:

– Не уверен, что вы поймете. Вы слишком… как сказать… малы? В смысле “малый и средний бизнес”, верно?

– Верно.

– Вот Буссак, Флуара, Дассо или Пруво – те бы меня поняли. Это вопрос могущества. Знаете такое слово – могущество?

– Во всяком случае, с Кляйндинстом вы друг друга понимаете отлично.

– Да. Мы с ним сшиблись – кто кого пересилит, кто мощнее. Если хотите, могу вам быстренько объяснить, что из всего этого получится.

– Спасибо, и я так отлично представляю, Джимми, что может из этого получиться.

Дули, бывалый игрок, преспокойно проглотил пилюлю.

– И что же вы хотите?

– Мне нужны солидные гарантии.

– Через неделю вы получите письмо от моего адвоката. Распечатаете, прочтете и запечатаете снова. О’кей?

Я обомлел. А Дули весело блеснул глазами:

– По крайней мере, вы не будете зависеть от иранских закупок – ведь Франция, насколько мне известно, собирается в ближайшее время довести торговый оборот с Ираном до тридцати миллиардов. Веселенькая история!

Он швырнул недопитый бокал с оранжадом под куст олеандра и удалился морской походкой.

А я еще несколько минут не мог прийти в себя. Такая выгодная сделка мне и во сне не снилась. Еще чуть‑чуть – и я бы, кажется, возблагодарил Господа Бога, а это высшая честь, которую один делец может воздать другому.

Из приличия я покрутился еще какое‑то время среди гостей и уже собирался уходить, как вдруг заметил Руиса. Он шел по лужайке в белом смокинге и нес поднос с пустыми бокалами. При виде этого андалузского зверя, облаченного в лакейскую ливрею, я испытал безотчетную радость. Быть может, потому, что в таком наряде он становился самым обыкновенным и терял то гипнотическое животное обаяние, которым я сам же его окружил и от которого наконец‑то мог освободиться. Ведь это мое воображение наделило его непомерными физическими достоинствами, подняло на недостижимую высоту, на самом же деле ничего подобного, скорее всего, не было и в помине и Руис был полным ничтожеством, такого можно подрядить на что угодно. Я не упускал его из виду – он был в полусотне шагов от меня и направлялся к дому, собирая по пути пустые бокалы, – бешеное желание избавиться от него боролось во мне со страхом его потерять.

Он вошел в гостиную. А я тихонько подобрался к застекленной двери и заглянул внутрь.

Руис потрошил дамские сумочки, лежавшие на диване и на креслах. Неожиданно для самого себя я обернулся и стал выглядывать, не идет ли кто‑нибудь из гостей или слуг по лужайке к дому. То есть, получается, стоял на стреме. Такую заботливость, конечно, трудно понять, но мы с Руисом в некотором смысле играли заодно, и он был нужен мне на свободе. Пока что я довольствовался в этой игре той ролью, которая мне еще была по силам, на большее мне не хватало то ли храбрости, то ли честности.

В то же время я еле сдерживал желание испугать его. Он мог бы от страха выхватить нож и, если повезет… Жизнь – не всегда удачное решение. Но я уже знал, что у него так же мало общего с нашими завоевателями и ордами варваров, как у его лакейского смокинга. Жалкая шушера – вот что такое Руис, такой пойдет на любое паскудство, ничем не побрезгует. Мне вспомнилось, как тогда, у нас в номере, он пролепетал si, señor, после того как я велел ему уйти по черной лестнице. Туда он проник, нарядившись шофером, а сюда явился под видом официанта и давай шарить по сумочкам.

Нет, не стану выдавать своего присутствия. Пусть лучше все будет как есть: я знаю, что он в моей власти, а он понятия не имеет о самом моем существовании.