Даосизм

«В теле человека он больше не человек. Он живёт среди людей, оставаясь абсолютно равнодушным к их одобрению или не одобрению, поскольку не чувствует, как они. Он бесконечно мал, поскольку он ещё человек; он бесконечно велик, поскольку он принадлежит Небу».

Ему вторит Ле-цзы:

«Он возносит свой взгляд к небесам, или опускает его вглубь земли, устремляет его к далёкому горизонту, без тени волнения».

Второй тип даосского «настоящего человека», напротив, соответствует ситуациям, в которых, при имеющихся социальных условиях, внутренние тайные качества сов падают с внешним авторитетом и достоинством человека, с исполнением им своих высоких социальных функций распорядителя, или правителя. В таком случае фигура «настоящего человека» сливается с образом «Сына Неба», одного из императоров правящих дальневосточных династий. Такова вторая возможность. Упоминания о «настоящем человеке» в таком понимании не менее многочисленны в Дао дэ цзин, чем описания шэнь-жэнь, принадлежащих к первому типу. Это позволяет нам перейти к третьему аспекту учения Лао-цзы, а именно к отражению метафизики Дао в политике.

* * *

По сути, в учении Лао-цзы нет ничего мистического, ещё одним подтверждением этого тезиса служит то, что понятие Пути относится к созидательной общественной деятельности, чему вовсе не противоречит опыт духовного отшельничества и ухода от реальности. В этом Лао-цзы также строго придерживается исконной китайской традиции, высоко ценившей единство не только в метафизическом, но также в практическом политическом смысле. Эта традиция игнорировала разделение двух сил (духовного авторитета и политического авторитета) и начиная с И цзин и ее комментаторов связывала учение о трансцендентной мудрости с фигурами императоров и правителей – Фо-хи, Хуан-ди, или «Жёлтого императора», Чжоу Вэнь-вана[80] и т. д. – а не с какой-то отдельной священнической, или «философской» линией. Эти правители почитались хранителями мудрости: считалось естественным, что власть предержащие обладают тайным знанием и идут по Пути, поскольку «настоящему человеку» или «трансцендентному человеку» надлежало управлять страной, согласно «Небесному мандату». В этом контексте фундаментальное значение имела так называемая дальневосточная Великая Триада, состоявшая из Неба, Земли и Человека: Человек, служивший посредником между Небом и Землёй, несомненно был правителем и «настоящим человеком». Этого учения также придерживались конфуцианцы (например, в Чжун юн), его суть была сформулирована в Дао дэ цзин[81] (гл. 25). Основная функция правителя заключалась в том, чтобы поддерживать связь между Небом и Землёй.

Что касается этики, то она, подобно даосской политике, отражала сущность Начала, а следовательно включала важнейший принцип «недеяния». До 1912 г., то есть до конца существования Китайской империи,[82] у-вэй, т. е. «недеяние», было формулой, которая, будучи написана киноварью, красовалась над китайским императорским троном. Можно сказать, что, с этой точки зрения, непонимание большей части переводчиков и комментаторов Лао-цзы было точно таким же, как при рассмотрении пресловутых даосских «пиетизма» и «пассивности», как индивидуального идеала. Предписание исключить из управления государством силу и принуждение, а также грубое вмешательство в тонкий и сложный общественный механизм, мысль о том, что чрезмерное усердие, заорганизованность, рационализм, подавление, официоз, свойственные социуму, в действительности приводят к результату, противоположному ожидаемому, что всё должно устраиваться само собой, и что нужно только не мешать естественному ходу вещей; все эти идеи в Дао дэ цзин не имеют ничего общего с социальной утопией Руссо, отрицавшей любой высший авторитет или власть и, следовательно, саму идею государства. Такое искажение было почти неизбежным со стороны современных европейцев, принимая во внимание, что ими были давно утрачены представления и ценности, свойственные традиционным формам правления. Однако истинное понимание даосской метафизики и образа жизни «настоящих людей» свидетельствует совершенно о другом. Идея Государства, прежде всего, имела очень важное значение в даосизме, принимая во внимание, что Государство, Император воспринимались как земной образ Пути и почти как его воплощение. Государство, соответствующее Дао, вполне может быть охарактеризовано как «олимпийское», о чём писал в своё время Л. Вигер,[83] в нём нормы, которым следует правитель, совпадают с персональной этикой: отрешённость, недеяние, то есть действие, которое будучи тонким, неуловимым и нематериальным, являлось не менее, но даже более эффективным, чем применение силы, проявление активности, насилия и принуждения. Правитель должен быть «неколебимым стержнем» (ту же мысль можно найти у Конфуция). Подобно Великому Началу, он отсутствует, но благодаря своему превосходству всегда безлично присутствует.