Дарвиновская революция

Итак, борьба за существование признавалась всеми, поэтому с общего согласия признавалось также, что Дарвин прав, заострив внимание на естественном отборе. Дженкин, например, был готов допустить подобный процесс (1867; см. также Майварт, 1870). Если и было расхождение между Дарвином и прочими учеными, то лишь по вопросу о том, чему именно служит доказательством существование естественного отбора. Сам Дарвин полагал, что естественный отбор (наравне с другими его механизмами) ведет к полноценной эволюции, тогда как его критики делились в этом отношении на две категории. К первой относились те немногие ученые (как правило, связанные с биологией), которые полностью отрицали эволюцию, чем бы она ни вызывалась – естественным отбором или чем-то другим. Этой точки зрения они придерживались неколебимо, в лучшем случае допуская возможность, что естественный отбор может вызвать лишь незначительные и несущественные вариации внутри вида. Главные свои возражения они основывали на почве философии и религии, и их мы рассмотрим чуть позже. Ко второй категории относились те биологи и критики (и их было подавляющее большинство), которые сдались под давлением доводов, приведенных Дарвином в «Происхождении видов», посчитав их вполне убедительными для доказательства эволюции как таковой. С этого момента и впредь они полностью признавали не только то, что происхождение органических видов имеет естественную причину, но и то, что оно носит эволюционный характер. Правда, эти критики заявляли, что естественный отбор не может быть единственной или даже основной причиной эволюционных изменений, и стремились дополнить его другими механизмами. И хотя эти сторонники других главных механизмов не руководствовались теми же самыми причинами, что Гексли, но они часто «призывали в свидетели» тот класс больших изменений (Дарвин называл их «единичными изменениями» в противовес «индивидуальным различиям»), который допускал «скачкообразные» эволюционные преобразования[39]. Так, Уильям Генри Харви, профессор ботаники в Тринити-колледже (Дублин), писал Дарвину, что хотя он и допускает небольшие вариации специфических изменений, однако «там, где должен быть пройден общий предел, учитывая то, сколь постоянны общие различия, нам, я считаю, требуется скачок (пусть даже небольшой) или же настоящий разрыв в цепочке, а именно внезапное расхождение»[40]. Чтобы проиллюстрировать эту позицию, Харви привел в пример популярную в викторианские времена игрушку – калейдоскоп: когда мы медленно поворачиваем трубку, то наблюдаем лишь незначительные изменения, а затем вдруг все резко меняется, и мы получаем совершенно новый узор.

Обращение к большим вариациям выглядит, несомненно, более правдоподобным и убедительным, поскольку с помощью искусственного отбора, если его нацеливать на малые вариации, не удается добиться специфических изменений, не говоря уже о том, что не существует прямых доказательств, что в природном мире благодаря естественному отбору один вид преобразуется в другой. С другой стороны, многие сторонники естественного отбора, так же как и те, кто напрочь отвергает эволюционизм, не могут полностью отделить научные мотивы от религиозных.

Возвращаясь к Дарвину, мы видим, что он ни на шаг не отошел от своей позиции, продолжая считать, что ключом к эволюционным изменениям являются самые незначительные и мелкие вариации – индивидуальные различия. Он с самого начала делал различие между большими и малыми вариациями, рассматривая большие как некие уродства, и многие годы, вплоть до выхода в свет «Происхождения видов», был убежден, что большие вариации не играют никакой существенной роли в эволюции. Разумеется, Дарвин, как и его критики, тоже полагал, что естественный отбор – это лишь один из множества механизмов эволюции, но если критики стремились принизить его значение, считая, что он играет куда менее важную роль, то Дарвин, наоборот, считал естественный отбор по мелким различиям главной причиной эволюции. Отвечая Харви и другим подобным ему критикам, Дарвин еще раз подтвердил свою позицию, заявив, что, как бы там ни было, уродства существуют сами по себе и не передаются потомству (Дарвин, 1959, с. 121). В частности, Дарвин опять подчеркнул, что большие вариации совершенно не отвечают задаче адаптации, и нет никаких оснований считать, что скачки в развитии должны быть адаптивными – обычно они таковыми и не являются. Вот почему так насущно необходим процесс отбора, и вот почему большие вариации здесь совершенно излишни. И, как мы вскоре увидим, еще один критический выпад со стороны Дженкина только укрепил Дарвина во мнении, что если и нужно что-то принимать во внимание, то только самые мелкие наследственные различия.