Дарвиновская революция

К этому моменту ни один из критиков, отозвавшихся на «Происхождение видов», не мог предъявить автору ни одного нового эмпирического доказательства. Если Дарвин, с одной стороны, не мог доказать значимость эволюционных изменений при отборе по мелким различиям, то его критики, с другой стороны, не могли доказать значимость тех же изменений за счет скачков (или «мутаций») или каких-то других механизмов. Но такое новое доказательство существовало, и оно было явно в пользу Дарвина. Хотя оно и не свидетельствовало прямо в пользу отбора, рассматриваемого как переход одного вида в другой, оно, тем не менее, было очень актуальным. Речь, в частности, идет о Генри Уолтере Бейтсе, спутнике Уоллеса, с которым он путешествовал по Амазонке. Вскоре после выхода из печати «Происхождения видов» Бейтс написал блестящую научную работу, которая не просто подтверждала действенность естественного отбора, но и доказывала непригодность больших вариаций для видообразования и эволюции в целом.

Бейтс (1862) задался целью объяснить, почему многие виды бабочек в долине Амазонки имитируют формы других видов – в некоторых случаях даже тех, с которыми они близко не связаны. Ответ на этот вопрос Бейтс отыскал в контексте дарвиновского отбора. Мимикрия – это форма адаптации. Например, когда под геликонидов (Heliconidae), семейство эндемичных булавоусых бабочек, подделываются представители других семейств, имитируя их формы и окраску, то преимущество такой адаптации, вероятно, в том, что птицы, их извечные враги, не трогают геликонидов, поскольку те для них не представляют никакой пищевой ценности либо просто неприятны. Следовательно, имитация другими видами форм геликонидов призвана вводить врагов в заблуждение, заставляя их считать, что и эти бабочки тоже малоценны. Вопрос лишь в том, как образуется эта имитационная адаптация? «Объяснение с позиции теории естественного отбора, недавно изложенной мистером Дарвином в “Происхождении видов”», кажется очень простым» (Бейтс, 1862, с. 512). Должно быть, здесь действует некий принцип, и «этим принципом является не что иное, как естественный отбор, причем агентами такого отбора выступают насекомоядные представители животного мира, которые постепенно уничтожают те мутации или разновидности, которые недостаточно эффективны [как формы имитации], чтобы вводить их в заблуждение» (с. 512). Более того, Бейтс решительно отмел возможность того, что миметические, или подражательные, формы создаются сразу путем мутаций, поскольку мы имеем в наличии различные степени миметической точности. «Таким образом, хотя мы и не можем наблюдать за процессом образования новой породы, происходящим на протяжении долгого времени, мы, однако, можем охватить его, так сказать, одним взглядом, проследив те изменения, которым одновременно подвергается вид в различных частях ареала его распространения» (с. 513). Эти изменения показывают, что ключом к образованию нового вида являются мелкие шажки, а не большие скачки. Дарвин не остался равнодушным к поддержке Бейтса и не обошел вниманием его работу, поместив хвалебную (и предусмотрительно анонимную) рецензию в журнале, который основал и редактировал Гексли (Дарвин, 1863).

Давайте теперь от рассуждений об уместности естественного отбора как механизма перейдем к критике иного рода – к критике, направленной против него. Пусть даже естественный отбор играет довольно ограниченную роль в эволюционном процессе, все равно, по мнению некоторых критиков, Дарвин прибегал к нему слишком часто, пользуясь им где надо и где не надо. Дарвин же прежде всего стремился показать, что естественный отбор не имеет ничего общего с сознательным отбором, осуществляемым человеком, хотя, конечно же, ему не удалось рассеять навязчивого ощущения, что всякого рода отбор подразумевает наличие сознания. Критики, по меньшей мере, считали, что язык Дарвина излишне антропоморфный. С другой стороны, те, кто был склонен видеть в природе «руку Божью», то есть божественный замысел, считали, что своим отбором даже Дарвин отдавал должное Творцу, отводя Ему достойное место в эволюции (Янг, 1971).