Дарвиновская революция

Для многих ученых старшего поколения, таких, как Седжвик и Уэвелл, это был «конец всего»: книга Дарвина, заявляли они, – это лжекнига, она «совершенно неверна», поскольку «отвергает все разумные рассуждения, вытекающие из идеи конечных причин, и тем самым закрывает двери перед любым взглядом (сколь бы ни был он слаб) на Бога и природу как проявление Его трудов»[54]. Другие (хотя и адаптация, и конечные причины казались им вполне обоснованными явлениями) все же пытались идти вслед за Дарвином. Впрочем, почти все они были из разряда тех людей, которые считали, что теории Дарвина, особенно в отношении человека, необходим дополнительный толчок, а такими толчками, по их мнению, являлись в процессе эволюции регулируемые законом и им направляемые скачки, приводящие к адаптациям. Это было очень созвучно позиции Гершеля. Когда он получил экземпляр книги Дарвина (Гершель, Уэвелл и Седжвик получили по экземпляру из рук самого автора, как и те, кто был близок к нему, типа Генслоу и Лайеля), Гершель, как говорят, отозвался о законе, составлявшем ее суть, как о «сумбурном и беспорядочном», что крайне расстроило Дарвина (Дарвин и Сьюард, 1903, 1:191). Но публичная, общеизвестная реакция Гершеля была более благосклонной. Он заявил о том, о чем теория Дарвина в силу отсутствия конечных причин, возвестить была не в состоянии, ибо для того чтобы возник органический мир, «направляемый целью разум должен постоянно находиться в действии, задавая направления пошаговым изменениям – регулируя их количество – ограничивая их дивергенцию, чтобы они могли продолжаться в бесконечности» (Гершель, 1861, с. 12n). Но Гершель, видимо, считал, что – по крайней мере до тех пор, пока теория Дарвина опирается на некие специфические управляемые законы вариации и делает особую оговорку в отношении человека, – вполне можно сказать о «Происхождении видов» и что-то хорошее. Принимая в расчет подобные законы, «мы далеки от того, чтобы отвергать тот взгляд на этот таинственный предмет, который отстаивает в своей работе мистер Дарвин» (1861, с. 12n). В своем письме Лайелю, написанному два года спустя, Гершель признался, что ему больше по душе скачкообразная теория эволюции, отмеченная случайными, регулируемыми законом скачками-переходами из одного вида в другой, где вполне уместен ведущий к возникновению адаптации замысел, предположительно поддерживаемый действием естественного отбора. Он говорит об «идее скачков… как если бы волчица, например, в какую-то эпоху волчьей истории случайно ощенилась бы пометом, среди коего был бы щенок или лисенок» (из неопубликованного письма Лайелю, 14 апреля 1863 года; архив Гершеля, Королевское общество). Такой процесс, добавил он, должен олицетворять «разумность, план, замысел и… полный отказ от бессистемного взгляда и на данный предмет, и на случайное скопление атомов»[55].