Дарвиновская революция

Глядя на перспективу развития в целом, мы видим, что начиная с 1830-х годов в Оксфорде и Кембридже были предприняты определенные шаги, направленные на то, чтобы смягчить влияние церкви и поставить науки на причитающееся им место (Кемпбелл, 1901). Седжвик, в частности, немало способствовал модернизации науки, как сказали бы мы сегодня, так что уже в 1850 году в Кембридже были введены в обиход научные экзамены (хотя вначале их сдавали только после завершения общего курса и получения первой степени). Кроме того, были приняты законы, позволявшие нонконформистам поступать в университеты и заканчивать их, поэтому неудивительно, что начиная с 1850-х годов количество клерикалов начало заметно уменьшаться. В том, что люди, близкие к Дарвину, вряд ли были ответственными за все эти перемены или даже большинство из них, не может быть никакого сомнения, особенно учитывая то обстоятельство, что на тот момент важнейшую роль во всех этих процессах играл не кто иной, как Седжвик, архетипичный антидарвинист. Просто в некотором смысле Дарвину и его друзьям несказанно повезло. Само веяние времени было на их стороне, создавая благоприятную для них приливную волну: для них открывались научные вакансии в старейших английских университетах, а общественность стала охоча до новых идей и методов и жадно их воспринимала. Понятно, что дарвинисты не стояли в стороне и сыграли свою роль в поддержании этой тенденции, приведшей к переменам в Оксфорде и Кембридже, и вовремя ухватились за представившуюся возможность и воспользовались ей.

Социальный дарвинизм

Рассказывая о том, как принимались идеи Дарвина, мы упустили одну немаловажную деталь, забыв сказать, какой была реакция на споры о дарвинизме со стороны общественности – людей, особо не интересующихся наукой и в ней несведущих (к счастью, эту проблему рассматривает Эллегард, 1958). Все мое внимание было направлено на научное сообщество и ученых, окружавших Дарвина, к какому бы лагерю они ни принадлежали, ибо именно в общении с ними возникали проблемы, требующие объяснения. Во-первых, большинство ученых, отвергавших «Следы…» и другие доводы в пользу эволюции, выдвигавшиеся до выхода в свет «Происхождения видов», после публикации труда Дарвина быстро встали на сторону эволюционизма. Почему это произошло? Во-вторых, хотя ученые и стали эволюционистами, многие из них не спешили с полным признанием механизма естественного отбора. Опять же, почему?

Если отвлечься от указанного научного сообщества и обратиться к представителям среднего класса викторианского общества, то мы увидим, что здесь оппозиция эволюционизму, не говоря уже о естественном отборе, крепнет и нарастает. Следовательно, вышеприведенные вопросы теряют свое значение. Более того, особой тайны, почему идеи Дарвина встретили здесь такой отпор, не было и нет: по мнению публики, они противоречили фундаментальным религиозным истинам, а потому над ними в меру поиздевались и – отвергли. Однако невозможно провести четкую демаркационную линию между учеными и обществом, нераздельной частью которого они являлись, поэтому, по мере того как мы приближаемся к концу нашего анализа, уместно дать несколько комментариев относительно религиозных убеждений, царствовавших в обществе вне научных кругов. Несмотря на оппозицию к различным аспектам дарвинизма, даже в викторианском обществе, взятом в более широком контексте, мы находим элементы, способствовавшие распространению дарвиновских идей как вне, так и внутри научного сообщества. Изучение периода, предшествовавшего появлению «Происхождения видов», подводит нас к тому, чего и следовало ожидать, – к той реакции, с какой многие граждане, далекие от науки, откликнулись на идеи, содержащиеся в «Следах…» и выраженные, в частности, Альфредом Теннисоном.