Дарвиновская революция

Вряд ли кто-либо станет утверждать, что отдельные ненаучные элементы, симпатизировавшие дарвинизму, имели действительно большое влияние. И столь же маловероятно, что у пресвитерианского пастора и философа Джеймса Маккоша, защищавшего естественный отбор потому, что он подтверждал его веру в то, что Господь Бог отбирает избранных, было много последователей (Пассмор, 1968, с. 535). Но был один фактор, делавший привлекательной эволюцию и даже элементы отбора для обычного человека, и этим фактором было то, что эволюционные взгляды давали возможность примирить различные, часто противоположные тезисы, касающиеся природы и развития общества, тезисы, которые в их совокупности мы сегодня называем «социальным дарвинизмом» (Гиммельфарб, 1968). В силу этого одни горячо приветствовали эволюцию, поскольку увидели в ней поддержку той общей прогрессивной тенденции, которую они усматривали в развитии человеческого общества; другие поддержали естественный отбор, поскольку в его основе лежит борьба между представителями одного вида, а это давало им возможность оправдать позицию полного невмешательства в экономику, заявляя, что даже практика беспощадного, насильственного бизнеса находит в биологии свое оправдание; а третьи отнеслись благосклонно к тому же естественному отбору потому, что в его основе лежит борьба между различными видами, а это давало им возможность выступать за введение жесткого контроля над государствами на тот случай, если какая-то милитаристская и империалистическая нация вздумает выступить против других.

Эти различные доктрины во многом обязаны своим возникновением Чарльзу Дарвину и в еще большей степени Герберту Спенсеру, которого в Америке одинаково высоко ценили как академики, так и промышленные магнаты вроде Эндрю Карнеги (Гофштадтер, 1959). Поскольку подобные социальные взгляды в наше время непопулярны, то налицо тенденция отрицать участие Дарвина в их создании. Это, однако, не совсем так, хотя сам Дарвин откровенно дезавуировал свои социальные взгляды (так, его возмущало утверждение, будто он доказал «“право сильнейшего”, согласно которому и Наполеон прав, и каждый торговец, вымогающий обманом деньги у покупателей, тоже прав»; Ф. Дарвин, 1887, 2:262). Однако в «Происхождении человека» тот же Дарвин выразил беспокойство по поводу того, что современные медицинские техники, вроде вакцинации, защищают слабых и непригодных, добавив, что «никто, кто занимается выращиванием домашних животных, не усомнится в том, что это может сказаться крайне пагубно на человеческой расе» (Дарвин, 1871, 1:168). А в конце жизни он даже написал, что естественный отбор способствует прогрессу цивилизации. «Так называемые кавказские расы, более цивилизованные, чем турки, наголову разбили последних в борьбе за существование» (Ф. Дарвин, 1887, 1:316). Следовательно, отношения между биологическим дарвинизмом и дарвинизмом социальным далеко не так ясны, как хотелось бы (см. Гиммельфарб, 1968; Грин, 1977). То же самое касается и отношений между взглядами Спенсера и всеми социальными доктринами, в поддержку которых они были использованы. Спенсер утверждал, например, что борьба за существование между людьми в конечном счете сойдет на нет сама собой.

Но реальные отношения между эволюционистами с их биологическими доктринами и различными социальными учениями, предположительно поддерживаемыми законами биологии, были, в сущности, не так уж и важны. Важны были не они, а люди (включая и биологов), пытавшиеся с помощью биологии и ее законов поддерживать те социальные учения, которые они придумывали. И в результате даже на общем уровне борьба за эволюцию (и даже за естественный отбор) не была односторонней. Среди далекой от науки публики оппозиция к эволюционизму была гораздо сильнее, чем среди ученых, не говоря уже об оппозиции к естественному отбору, которая была еще более сильной. Но по многим причинам (причем далеко не всегда в их основе лежала истина) у многих представителей общественности эволюционные учения задели тонкие струны души, заставившие их откликнуться на прикосновение. Возможно, мы достигли той точки, где вера самого Дарвина в его собственные идеи или его вина за них минимальны; важно то, что в Британии в 1860-е и 1870-е годы эволюционные идеи в целом начали мало-помалу прогрессировать (Берроу, 1966), и отчасти эта тенденция была обязана своим возникновением биологии. Но наблюдалось и обратное явление: некоторые ученые, без сомнения, еще более утвердились в своей научной вере, поскольку эта вера полностью соответствовала тем социальным и политическим убеждениям, которые они разделяли с различными сегментами общества. На основании сказанного нельзя не заключить, что научное сообщество (и все, что в нем происходило) в целом так или иначе оказывало влияние на викторианское общество, да и само подвергалось влиянию с его стороны.

Заключение