Дарвиновская революция

Однако дарвиновская революция не была исключительно войной науки с религией, даже если и ту, и другую рассматривать обособленно. Определенным образом (намеренно или ненамеренно) религия способствовала приходу эволюционизма, пусть даже в дарвиновской трактовке. Несомненно и то, что приходу эволюционизма (пусть и ненамеренно) способствовали даже такие ученые, как Агасси и Миллер, немало сделавшие для прояснения прогрессивной природы палеонтологической летописи; то же самое относится и к морфологической трактовке доводов, заимствованных из арсенала божественного замысла. Выявляя и подчеркивая гомологии, эти теологи, глашатаи естественной религии, подготавливали путь для интерпретаций научных достижений в духе эволюции. Даже Уэвелл, хотя он и не был эволюционистом, помогал распространению идеи закона, причем после того, как принял оуэновскую теорию архетипов и одобрил морфологическую версию доводов, свидетельствовавших в пользу божественного замысла. Эти утилитарные доводы, подчеркивающие важность адаптации и высвечивающие эту важность, тоже внесли свою лепту в открытие естественного отбора. Эволюционизму (но уже намеренно) помогали и те, кто рассматривал способность Бога творить с помощью незыблемых законов как высшее свидетельство Его силы, те, кто видел в Боге верховного руководителя процессов творческого созидания. Этот подход к религии подстегивал Чемберса, Бадена Поуэлла и многих других. И где-то в пограничной зоне между теми, кто действовал намеренно и ненамеренно, мы должны отыскать место и для геологии Лайеля. Лайель находил привлекательным свой подход к геологии, поскольку только он удовлетворял деистическим концепциям его теологии. Однако именно лайелевская геология, хотя она и была взращена на почве религии, сыграла, вероятно, если не главную, то одну из главных ролей в распространении дарвиновского эволюционизма, хотя поначалу планета не обрадовалась появлению такого дитяти. Таким образом, для меня несомненен тот факт, что эволюционизм и даже естественный отбор появились благодаря религии, так же как и вопреки ей.

И наконец, мы переходим к рассмотрению социальных и политических факторов. Мы видели, что между 1830 и 1875 годами британское общество и особенно британское научное сообщество претерпели эволюцию. В 1830-е годы наука как профессия (в частности биология, геология и им подобные) только-только зарождалась, и в силу особенностей британского высшего образования между наукой и официальной религией существовала сильная связь. Последующие 40–50 лет эта связь все более ослабевала, пока окончательно не оборвалась, так что любой человек, даже не имеющий средств к независимому существованию, мог стать профессиональным биологом или геологом, не будучи ничем обязан церкви. Эволюционизм, в частности эволюционизм в его дарвиновском понимании, много выиграл от этого, да и как было упустить такую благоприятную возможность. Дарвин преуспел там, где Чемберс потерпел неудачу, поскольку Дарвин пользовался уважением как серьезный ученый и к тому же собрал вокруг себя группу единомышленников, готовых бороться за его идеи. Но, учитывая тот факт, что англиканская церковь была неотъемлемой частью британской правящей элиты, дарвиновская революция отражала также и процесс освобождения функций власти и полномочий от диктата привилегированного меньшинства и передачи их более широкому слою населения – среднему классу. В этом самом важном процессе, имевшем место в викторианской Британии и приведшем к существенным изменениям, дарвиновская революция была частью причиной, а частью следствием данного процесса.

Я разбирал эти различные «стренги» по отдельности. Они пересекаются, переплетаются, соединяются, а часто даже взаимодействуют между собой, вступая в игру в тот момент, когда прогресс в одной области мешает прогрессу в другой. Когда к Дарвину придирались на религиозной почве, упрекая его в том, что он уделяет недостаточно внимания Богу как Архитектору и Творцу мира, он вставал на философскую почву и отвечал, что в физических науках подобный подход абсолютно излишен и недопустим, а потому излишен и недопустим и в науках биологических. Сходным образом компромисс между наукой и религией, к коему стремились Седжвик и Уэвелл, формулируя его с опорой на сравнительно недавнее происхождение человека в качестве центрального пункта, был сведен на нет более поздними научными открытиями, свидетельствовавшими о долгой истории человечества.