Поскольку «Дарвиновская революция
» продолжает продаваться, причем успешно, вы можете подумать, что эта история уже рассказана, что рассказывать ее дальше нет смысла и что пора бы уже оставить все это дело в покое. В каком-то смысле это верно. Ученые, взявшиеся за разработку этой темы раньше меня, раскопали все самые существенные факты о дарвиновской революции и составили вполне надежное руководство, чтобы мыслитель-теоретик смог синтезировать их и дать на их основе полную и достоверную трактовку, не нуждающуюся в ревизии или базовом пересмотре. По этой причине (и ни по какой другой) я не могу сегодня предложить вам совершенно новую версию «Дарвиновской революции». Книга, как она возникла в начальной форме, не грешит по части основных фактов, дает их верную трактовку и интерпретацию и настолько самодостаточна по своему содержанию, что нет необходимости существенно ее расширять или менять и перенастраивать фокус.Тем не менее время не стоит на месте, и за те уже почти 40 лет, которые прошли со дня публикации в 1979 году «Дарвиновской революции
» вплоть до сегодняшнего дня, была проделана большая работа. Поэтому я бы хотел этим послесловием подвести вас к настоящему времени. Я не собираюсь затрагивать новые исследования и открытия, тем более что имеются очень достойные и подробные обзоры дарвинистской литературы, включая и мой собственный (Рьюз, 1996a). Но я хочу дать вам почувствовать вкус некоторых промежуточных дебатов и открытий, чтобы вы сами решили, каков конечный смысл всего этого и что все это означает. Для начала я просто расскажу о дарвиновской революции, следуя той хронологии, что дана в основном тексте книги, а затем увяжу достижения Дарвина с историей эволюционизма в целом и постараюсь дать оценку его последним вкладам в науку. Рамкой для моих рассуждений послужит моя нынешняя работа о роли культурных факторов в науке и о том, как они связаны с попытками профессиональных ученых создать зрелую науку, которая могла бы снискать поддержку и уважение всего мирового научного сообщества.До Дарвина
Мое повествование начинается c 30-х годов XIX века, с трений и разногласий между двумя французскими учеными – эволюционистом Жаном Батистом Ламарком и его главным критиком, отцом сравнительной анатомии Жоржем Кювье. Именно отсюда, на мой взгляд, как раз и следует начинать, тем более что это лишний раз подтверждает, что эволюция не была придумкой одного человека: до Ламарка и после него многие ученые приближались к самому краю той или иной веры в последовательное развитие, ныне называемое эволюцией. Во Франции надлежащее место должно быть прежде всего отведено сторонникам и единомышленникам Ламарка, каковых множество, ибо они того заслуживают. Необходимо уделить должное внимание и Этьену Жоффруа Сент-Илеру (в этой книге мы, увы, уделили ему только несколько строк), который раззадорил Кювье и навлек на себя его гнев даже в большей степени, чем Ламарк (Аппель, 1987). В Англии в это время наиболее полноценным и последовательным эволюционистом был дед Чарльза Дарвина, Эразм Дарвин, который, на наш взгляд, обладал влиянием, далеко выходившим за рамки его столетия (Макнилл, 1987). Да и в Германии теория последовательного развития в той или иной степени была de rigeur
(обязательной к принятию) у местного сообщества ученых-биологов, хотя ее вряд ли можно назвать додарвиновской, поскольку она в гораздо большей мере центрировалась на трансцендентальной морфологии и гомологиях (Ричардс, 1992). К слову сказать, лишь некоторые из немецких биологов были полноценными эволюционистами, тогда как многих тамошних трансформистов – или натурфилософов (Naturphilosophen), как они сами себя называли, – скорее интересовала идея совершенствования телесных форм человека (Bauplane), нежели физическая эволюция организма как такового при переходе от одного вида к другому. Знаменательно, что именно этой позиции придерживался немецкий философ Гегель (1817).