Дарвиновская революция

В этом отчасти виноват сам Дарвин, если только здесь применимо это выражение (ибо «виноват» в данном случае слишком сильное слово). Как бы ни был он увлечен идеей создать эволюционную, с опорой на естественный отбор, науку, он был готов (или способен) пойти еще дальше. Он не искал возможности втиснуть свою науку в рамки университетской структуры, подыскав для нее факультеты или исследовательские институты – места, где уоллесы и бейтсы могли бы заниматься своей работой, привлекая к себе внимание общественности и собратьев-эволюционистов. С одной стороны, он был слишком болен для выполнения подобной задачи. А с другой стороны, мы видим, что Дарвин пользовался своей болезнью как предлогом, чтобы укрыться от жизненных стрессов и обязанностей. Хотя в отношении исследовательской программы самого Дарвина этот «метод» прекрасно себя зарекомендовал, – ибо, поверьте, никто не трудился с таким усердием, как Чарльз Дарвин, – это, однако, говорит о том, что сам он подготовительными мероприятиями не занимался и был далек от того, чтобы самому делать всю грязную работу. Он не создавал институты, не заседал в комитетах, не обучал студентов, не принимал экзамены, не правил статьи и доклады и не делал много чего другого. Существенно, однако, то, что когда один ученый (ботаник из Глазго) проявил интерес к исследованиям в области естественного отбора, Дарвин пригласил его к себе, чтобы за определенный труд снабдить его деньгами, дабы тот смог добраться до Индии и занять там соответствующий пост, но тот сам отказался, ибо одна только мысль, что он приедет в Кент и будет работать с самим великим мастером, повергла его в дрожь и ужас. Каким бы профессиональным ученым Дарвин ни был, его всегда окружала особая и ясно ощутимая атмосфера богатого человека, избавленного от необходимости бороться за выживание и участвовать в самых кровавых битвах жизни. Он и не боролся. Видимо, здесь сыграла свою роль та самая пресловутая (если не сказать фатальная) английская сдержанность, которая часто мешает добиваться победы любой ценой.

Но еще более значительную роль в этой неудачной попытке сделать эволюционизм полновесной и высокочтимой профессиональной наукой сыграл заместитель Дарвина, его «бульдог» Томас Генри Гексли. Здесь налицо два фактора – или три, если включить сюда те, которые я рассматриваю в основном блоке книги, а именно что морфологу Гексли естественный отбор, по большому счету, был и не нужен и что перспективы эволюционизма, в основе которого лежит естественный отбор, его как ученого никогда особо не прельщали, поскольку его как ученого (особенно как палеонтолога) всегда привлекал эволюционизм иного толка – филогенетический эволюционизм в немецком духе. Гексли и его коллеги действительно не видели каких-либо радужных перспектив для развития профессионального селекционного эволюционизма, особенно с точки зрения финансовой поддержки, столь необходимой для исследователей, преподавателей или практикующих студентов. Радужные перспективы, по их мнению, имела только профессиональная биология, под которой они подразумевали физиологию и морфологию. Первую они прочили в качестве насущной медицинской профессии, ее лишь требовалось как можно скорее осовременить, придав ей социально полезный статус врачебной практики: хватит, мол, просто собирать взносы или ни за что получать вспомоществование, пора начать по-настоящему помогать людям. Физиологические подготовка и обучение – вот чего хотели медики; но они просто этого хотели, зато биологи были рады эти подготовку и обучение им предоставить (Гейсон, 1978). Последней, морфологии, отводилась роль обучающей профессии. Она должна была занять место классических дисциплин, которые, по мнению Гексли и коллег-ученых, больше не давали надлежащих знаний, столь необходимых для индустриального общества. Увы, но с помощью эволюции человеческую боль не излечить, к тому же эволюционизм был слишком перенасыщен идеологией, что не позволяло включить его в школьное расписание, и в этом отношении он не пользовался большой поддержкой – ни моральной, ни финансовой. Если взять те лекции, которые Гексли читал студентам в годы, последовавшие за выходом в свет «Происхождения видов», или учебники, которые он написал, или экзамены, которые он с ассистентами принимал, ясно видно, что он всячески избегал любого упоминания об эволюции (Гексли и Мартин, 1875). Эволюция просто не входила в учебную программу для профессиональных биологов, составленную Гексли.