Давай любить друг друга

31. Наши дни Лоан

Это происходит вечером, когда Зои ночует у Джейсона.

Я в одиночестве ужинаю за столом в гостиной, в то время как Виолетта смотрит какие-то клипы. Пользуясь тем, что она меня не видит, я наблюдаю за ней. Свернувшись калачиком, она прижалась к подушке дивана, одетая лишь в белую майку и красные хлопковые шорты. И на ней снова нет лифчика. Я с сожалением отвожу свой взгляд и в замешательстве смотрю на свои макароны. Как долго это еще будет продолжаться?

Помыв посуду, я сажусь на другую сторону дивана. Наши глаза устремлены в телевизор, но даю руку на отсечение, она не вникает в происходящее на экране, как и я. Я чувствую ее присутствие рядом со мной – теплое и мощное. Она увлекает меня, как сирена, соблазнительная и опасная.

Вот черт!

Виолетта переключает каналы. Кажется, ей ничего не нравится. Я думаю о Люси, и в этот момент мое внимание привлекает тревожный голос репортерши.

– …промышленной зоне Парижа, в Женвилье, который, согласно нашим источникам, начался десять минут назад.

Я хмурюсь, когда она доходит до BFMTV. Я собираюсь попросить Виолетту сделать погромче, но она и сама это делает, выпрямляясь и настораживаясь. Внезапно становится холодно.

– Кажется, это несчастный случай, причина его – группа молодых людей, решивших поджечь машину. На данный момент расследование приостановлено до тех пор, пока пожар не будет взят под контроль.

Изображение репортерши сменяется видом разрушительного пожара. Видеограф-любитель снимает, как горит промышленная зона Парижа – зрелище достаточно жуткое. Виолетта коченеет, прикрывая рот рукой. Мы оба знаем, что это значит. Когда горит здание, это ничего страшного. Промышленная зона – вот последнее, что должно гореть в этом городе.

– Сообщается, что все пожарные бригады Парижа приехали на место.

Проходит бесконечная секунда квазирелигиозного молчания. И вдруг, словно в преддверии моего смертного часа, на журнальном столике вибрирует мой телефон.

32. Наши дни Виолетта

Кажется, в тот момент, когда репортерша говорит, что на место были вызваны все пожарные, я перестаю дышать. Но потом я слышу, как вибрирует на журнальном столике телефон Лоана, и тогда перестает биться мое сердце. Впервые за всю неделю мы с Лоаном смотрим друг на друга. И все понимаем.

Я не двигаюсь с места, меня выворачивает наизнанку, а он, в свою очередь, мгновенно реагирует и вскакивает на ноги. Уже через мгновение он прижимает телефон к уху и идет к себе в комнату.

– Да? Нет, я оставил пейджер в сумке…

Я бросаю пульт и бегу за Лоаном. Мое сердце ожило и теперь вовсю колотится. Еще не видя, как он поспешно собирается, я мысленно молюсь: «Пусть он никуда не пойдет, пусть он никуда не пойдет!»

– Что происходит? – тихо спрашиваю я.

Все остальное теперь уже не важно: ни наша ссора, ни Люси – ничего. Важны только мы с ним.

– Это мой шеф. Мне прямо сейчас нужно уйти.

Я смотрю, как он, как торнадо, мечется по комнате. В шоке я стою на месте. Не впервые на моей памяти он так уходит на подобного рода операцию, но на сей раз у меня плохое предчувствие. Взгляд, который он кинул на меня до того, как ответить на звонок… Ненавижу его.

– Лоан, это слишком опасно. Они не могут отправить кого-нибудь другого? – умоляю я, когда он обувается.

Он хмурится и смотрит на меня:

– Кого-нибудь другого? Виолетта, это моя работа.

– Я не хочу, чтобы ты уходил, – едва слышно шепчу я.

Вдруг он смотрит мне прямо в глаза. Он понимает, что мне нужно, чтобы он меня успокоил, чтобы пообещал, что вернется. И плевать ради кого – я просто хочу, чтобы он вернулся. После этого он может злиться на меня сколько угодно – это абсолютно неважно.

Его лицо смягчается. Он хриплым голосом говорит:

– Все будет хорошо, Виолетта-аромат-фиалок-лета.

Я машинально опускаю веки, смакуя прозвище, которое я так давно не слышала. Я киваю и смотрю на Лоана – он готов идти.

Лоан засовывает мобильник в карман и уходит, оставив меня одну посреди гостиной. Беспомощную. Но уже закрывая дверь, он вдруг, ругнувшись, возвращается. Что-то задумав, он подходит ко мне. И едва он оказывается так близко, что наши дыхания сливаются в одно, он снимает свою военную цепочку и надевает ее мне на шею. Я сдерживаю слезы, сжимая в руках жетон. Он не сразу отпускает ее и сначала держится за нее так, как обычно держатся за свою жизнь.

– Присмотри за ней до вечера, ладно?

Я не имею ни малейшего понятия, что происходит. Я безотрывно гляжу в завораживающую синеву его глаз и киваю. Он все так же невозмутим, но я чувствую, что еще чуть-чуть – и его маска треснет. И я бы хотела, чтобы она сломалась окончательно, хотела бы увидеть его истинное лицо. Просто на всякий случай… на случай, если больше я его не увижу.

– Я ухожу.

Вдруг его рука хватает меня за шею, а его губы настойчиво прижимаются к моим. Его поцелуй жесткий, он не такой, как те нежные поцелуи, к которым я привыкла. Он длится не дольше пары эфемерных секунд, и все же я успеваю почувствовать все те эмоции, которые не отображаются на его лице, – крайнюю необходимость и страх.