Дело о деньгах. Из тайных записок Авдотьи Панаевой

При всем внешнем благополучии я слышала приближающиеся громовые раскаты, чувствовала: что – то темное затаилось рядом. Некр – в все чаще хандрил, хмурился, глядел в сторону. В нашей жизни был некий непоправимый изъян, сломалась какая – то важная ось – и коляска ежесекундно могла перевернуться. Ночью я просыпалась с мыслью: вот оно, случилось. Но ничего не происходило. А произошло, когда я не ждала, – солнечным зимним утром, примерно через полгода после нашей с Некр – ым встречи в Вене. Я встала, чтобы раздвинуть шторы, мешавшие пробиться солнечным лучам, и увидела записку на круглом столике возле окна:

«Поехал в Париж к Тург – ву, когда вернусь – не знаю». Вместо подписи внизу стояла маленькая неказистая закорючка.

Пол поплыл у меня под ногами. Чтобы не упасть, я ухватилась за подоконник. Вот оно – уехал, а вернее – убежал, оставил одну в Риме в двухместном номере на потеху слугам. Тайно собрал вещи – и был таков… И к кому убежал – к Тург – ву, человеку, который меня сильно не любит, – и взаимно. Я была уверена, что Тург – в, накрепко привязанный к некрасивой и жадной мадам Виардо, наговаривает Некр – ву против меня, мечтает «освободить» друга от «дурной» привязанности. Вот кому хорошо бы напомнить древнюю истину: врачу – исцелися сам.

Не зная, как успокоиться, я быстро оделась и выбежала на улицу. В глаза ударил свет, было тепло, словно уже наступила весна, навстречу как назло попадались красивые и нарядные женщины, на лицах которых читалось, что они любят и любимы… Слезы меня душили, я делала усилие, чтобы не разрыдаться на глазах у прохожих.

Остановившись посреди тротуара, я увидела, что кто – то мне машет с другой стороны улицы. Это был П. К. Не помню, как он оказался рядом. Кажется, я спросила, где его жена – эта милая женщина нравилась мне гораздо больше, чем ее супруг.

Он ответил, что она приболела и кашляет.

– А где господин Некр – в? – он глядел как когда – то – не сводя глаз, точно ищейка, напавшая на след.

– Некр – в уехал в Париж, – мой голос не дрогнул, и я выдержала его взгляд.

– Если хотите, могу поделиться с вашей женой горчичниками, привезла их из России. Он хотел – и мы направились к гостинице.

В номере он схватил меня за руку и стал шептать, что не может без меня жить, что я давно уже свела его с ума и что ради меня он готов оставить жену. Дыхание его было горячо, руки сильны.

Он был мне не только не люб – противен, но какая – то злая сила, вселившаяся в меня, шептала: сделай это, пусть это будет твоей местью, твоим ответом на полученный удар.

– Погодите, – я задернула шторы и без сил опустилась на кровать – прямо в его жадные, бесстыдные руки.

9

В знаменательном для России 1861 году умер Добр – в, гениальный критик, «железный человек» – по мнению людей с отжившими, замшелыми взглядами, а на самом деле – мальчик, с нежной и чуткой душой. Он умер у меня на руках и – по какой – то магии – смерть его точно совпала с описанием кончины Базарова в известном романе Тург – ва, опубликованном год спустя. Понятно, что никакая я не Одинцова, но именно за мной послал умирающий Добр – в, я ухаживал за ним все последние дни его недолгой жизни, мою руку он держал в своей перед уходом в иной мир.

Наблюдая все это, тогда еще не арестованный Николай Гаврилович посвятил мне подготовленное им собрание сочинений своего младшего коллеги и друга. Я любила Добр – ва по – матерински, он относился ко мне – целомудренно и почти благоговейно, вольно же было досужим сплетникам судачить на наш счет.

Материальное благосостояние Журнала – популярнейшего и самого острополитического издания эпохи – все возрастало. Некр – в обогащался. Не думаю, что он сильно обеднел, истратив двенадцать тысяч серебром из журнальной кассы на погашение судебного иска по огар – ому делу. Иск предписывал мне и Шаншиеву «вернуть присвоенные деньги Огар – ва». Была эта формулировка для меня обидной и несправедливой. Но самым обидным и несправедливым было то, что сам Некр – в, подыгрывая судебному решению, взвалил всю ответственность на меня.

Осенью 1857 года я получила от него письмо, простить которое не смогу никогда. Я обвинялась в нем в «преступлении» против своей «всеми оставленной» подруги.

Однако нужно сказать, что предшествовало письму.

Убежав от меня в Париж, Некр – в вернулся оттуда неожиданно быстро и совсем в ином расположении духа. Думаю, грешным делом, уж не ужасы ли жизни Тург – ва в обществе мадам Виардо и всего ее многочисленного семейства направили Некр – ва назад в Рим, где никто не управлял его волей, не вил из него веревок и не требовал беспрекословного повиновения?! Именно это, чему сама я была свидетельницей, проделывала со слабым и безвольным Тург – ым его жесткая и хищная правительница. Вернувшись, Некр – в был со мной – сама нежность.