Демоны в религии, искусстве и фольклоре

«Вернувшись домой, на землю, я, до предела напрягши все свои пять чувств, стал всматриваться в то место, где плоские края обрывистой кручи хмуро высятся над нашим миром, и смог разглядеть очертания могущественного дьявола, окутанного черным облаком, нависшим над краем скалы, и дьявол тот испепеляющим пламенем выжигал слова, обращенные к людям и ныне прочтенные и уясненные ими. Вот эти слова:

Вам не изведать радость птиц, несущихся в полете, —

Ведь вы в тюрьме своих пяти убогих чувств живете»66.

Как и Блейк, Джордж Гордон Байрон (1788–1824) также задавался вопросом о природе и происхождении зла и восставал против бремени первородного греха.

Уильям Блейк. Смерть на бледном коне. Ок. 1800. Кембридж, музей Фицуильяма

У них на все вопросы
Один ответ: «Его святая воля,
А он есть благ». Всесилен, так и благ?
Зачем же благость эта наказует
Меня за грех родителей?67

Сложность отношений между злом и людьми хорошо выражена в драме Байрона «Каин» (1821). В этом произведении деятельность Люцифера контрастирует с образом жестокого Бога. В «Каине» доминирует беспокойство человека, усиленное не меньшим беспокойством самого Люцифера за первых людей и их судьбу. Его образ формирует возвышенный тон, характерный для романтической поэтики.

И не устану вечно
Бороться с ним, и на весах борьбы
За миром мир, светило за светилом,
Вселенная за новою вселенной
Должна дрожать, пока не прекратится
Великая нещадная борьба,
Доколе не погибнет Адонаи
Иль враг его! Но разве это будет?
Как угасить бессмертие и нашу
Неугасимую взаимную вражду?
Он победил, и тот, кто побежден им,
Тот назван злом; но благ ли победивший?
Когда бы мне досталася победа,
Злом был бы он68

.

Перси Биши Шелли (1792–1822) пришел к символу дьявола в поэзии после юношеского опыта в мире оккультизма. В его произведении «О дьяволе и дьяволах» (1821) преобладает поиск корня проблемы зла. Поэту в итоге не удается создать четкое представление о дьяволе, при котором Сатана является исключительным выражением абсолютного зла, но автор превращает его в архетип романтического героя. Герой Шелли восстает против статичности существования, лишенного страстей и стремления к прогрессу. Это отношение особенно ярко проявится в великой аллегории «Освобожденный Прометей» (1820).

Есть что-то демоническое и в творчестве жены Перси Биши Шелли, Мэри Шелли (1797–1851). В известном романе «Франкенштейн, или Современный Прометей» (1817) она подчеркивает стремление человека заменить бога научными знаниями. Подобно человеку, существо доктора Франкенштейна восстает против своего создателя, требуя для себя автономии и свободы воли.

Те, кто проводил филологическую оценку источников Мэри Шелли, отмечают, что автор с опаской и увлеченностью смотрела на исследования Эразма Дарвина (1731–1802), деда известного ученого-натуралиста Чарльза Дарвина (1809–1882). Она ознакомилась с трактатом Эразма Дарвина «Зоомия» по физиологии человека и стихотворениями «Ботанический сад» и «Время природы». Мэри Шелли была очарована ими, поскольку видела в этом авторе совершенного философа, в котором ясность ученого и чувствительность поэта сосуществуют в идеальном симбиозе.

Стоит отметить, что в то время многие обсуждали исследования Эразма и даже ходили слухи, что ему удалось вернуть к жизни фрагмент ленточного червя. Кроме того, Мэри знала об экспериментах с электричеством на животных, проведенных Луиджи Гальвани (1737–1798). В 1803 году в Лондоне Гальвани продемонстрировал возможность на несколько мгновений «оживить» труп казненного человека, пусть и с помощью эффекта стимуляции нервных окончаний.

Отголоски этих опытов и уверенность в том, что наука движется в определенном направлении, стали очень важными стимулами для Шелли. В литературном переложении научные эксперименты, связанные с поиском бессмертия, сильно спорят с богом и его единоличной властью, словно наш герой – падший ангел.