День милосердия

— Тем более. Правда… — Павел Сергеевич замялся. — Правда, уже нашлись деятели, которые кричат, чтобы не давать Чугрееву квартиру…

— Это почему же?.. — грозно спросил Чугреев.

— Разнюхали каким-то образом твою семейную историю. У семьи, дескать, есть квартира, а ему одному и общежития хватит. Понял?

— Нет у меня семьи! — сказал Чугреев, повышая голос. — Я не живу с ней с пятьдесят второго года.

— Я-то знаю, другим попробуй докажи, — вздохнул Павел Сергеевич.

Чугреев свирепо уставился на дорогу. «Газик» рванулся, запрыгал на буграх и колдобинах, но тут же затормозился. Чугреев сбросил газ, машина снова покатилась ровно.

— Но вы-то можете замолвить за меня словечко? — спросил он с тревогой и просьбой в голосе. — Уж сколько лет мыкаюсь.

Павел Сергеевич поспешно согласился:

— Конечно, конечно, Михаил Иванович, в этом ты не сомневайся: замолвлю. Обязательно замолвлю. А с трубами ты здорово развернулся, — похвалил он Чугреева. — Все разгрузил и уже отбраковал. Я подходил, смотрел. Молодец!

— Да, вместе с Валентиной почти всю ночь отбраковывали.

Лешка тихо ликовал: Валька всю ночь работала, значит, все в порядке. Но где же она заночевала? У той же старушки?

— Много браку, — хмуро сказал Чугреев.

— Я знаю, в этой партии много. Трубы свалились внезапно. Пока раскрутится сварка на базе, решил подкинуть тебе малость, чтобы ты не простаивал, — пояснил Павел Сергеевич. — В дальнейшем пойдут секции по две трубы. Будет попроще.

Чугреев одобрительно кивнул.

На просеке показались стрелы трубоукладчика, синий дымок под навесом. Сверкнули окна вагончиков.

— Это какая Валентина? — спросил вдруг Павел Сергеевич. — Беленькая? Хохотунья?

— Она самая. — Чугреев улыбнулся, лицо его посветлело. — Хорошая девчушка…

— Замуж ее еще не выдал?

— Нет, гуляет — не скучает.

Чугреев развернулся на поляне, затормозил у коричневого вагончика.

Павел Сергеевич обернулся к Лешке:

— Ну, сына, мы пойдем потолкуем, а ты разберись-ка с чемоданом. Мать там напаковала — жуть! Напиши письмо, да побыстрее. Через час уеду.

Лешка выволок из машины чемодан, тут же на траве раскрыл — елки-палки! — доверху забит свертками, коробками, пачками.

В растерянности он постоял над ним на корточках, вдыхая запах ванили, сыра, копченостей, решительно захлопнул, потащил к навесу.

У печки, сидя на сосновой чурке, Зинка чистила картошку. Нечесаная и неумытая, сонными глазами посмотрела на Лешку, зевнула.

Он закинул чемодан на стол, рывком перевернул его, постучал кулаком по дну. Зинка растерянно всплеснула руками.

Лешка поманил ее и прошептал таинственным голосом:

— Разделишь на всех поровну. Будут спрашивать откуда — молчок.

— А что же мне сказать? — разинула рот Зинка.

— Соври чего-нибудь, я разрешаю. Скажи, что приберегла, из старых запасов. — Он приложил палец к губам. — Тс-с! Валька где, не знаешь?

Удивленная, Зинка затрясла головой:

— Н-не…

Павел Сергеевич снял плащ, прошелся по вагончику. Задумчиво провел рукой по корешкам книг на полочке, повернулся, потрогал ружье:

— Охотишься?

— Нет, настрелялся в свое время, до сих пор сыт. Рыбачу.

Чугреев сел к столу, выставил вторую табуретку и предложил:

— Садись, Павел Сергеевич.

Усевшись, Павел Сергеевич помолчал, вздохнул, решился:

— Сверху спущен новый срок — декабрь.

Чугреев нахмурился, замотал головой.

— Подожди, не мотай головой. Все твои возражения я знаю и понимаю. Сейчас надо думать не о том, что это невозможно, а как закончить трассу в срок.

— А что тут думать! — с силой сказал Чугреев.

— Подожди, я тебе еще раз повторяю: разговор о трудностях и невозможности — в пользу бедных. Существует только один вариант: пустить газ до пятого декабря. Вот я и приехал, чтобы посоветоваться с тобой, как это сделать.

Чугреев потеребил нос, задумался.

— М-да… Задачка, — протянул он. — Двадцать пять стыков в день получается. Два стыка в час, если вкалывать по двенадцати часов. Нормально у Мосина стык варится за полтора-два часа при четырехслойном шве. Вот и считай, Павел Сергеевич, что выходит: тридцать — сорок часов в сутки. Давай еще двух сварщиков, двух прихватчиков, двух слесарей и два сварочных агрегата. И два трубоукладчика с машинистами, и по два такелажника к ним. И два вагончика…

— Хватит, хватит… — засмеялся Павел Сергеевич. — Что-то у тебя все двоится сегодня.

— Ни грамма не пил. А двоится потому, что срок надвое режешь.

— Так это не я — нам режут.

— Я тебя понимаю, но и ты меня пойми.

Павел Сергеевич понимал: конечно, из такой бригады, как у Чугреева, много не выжмешь, — но и другое знал Павел Сергеевич по опыту: любой бригадир, тем более такой, как Чугреев, всегда имеет «заначку», резерв, и никогда не раскроется и не пустит его в дело, пока как следует не прижмешь.

В том, что заначка есть, Павел Сергеевич не сомневался, но какова — вот это-то и требовалось определить.