День милосердия

Другой на его месте провел бы хронометраж, засек бы фактическое время на сварку одного стыка, проследил бы с карандашом в руке за всеми операциями и таким образом узнал бы все, что требовалось. Узнал бы, но какой ценой! На всю жизнь обидеть бригадира, оттолкнуть недоверием бригаду, вместо живого человеческого взаимопонимания — сухие формальные отношения: раз ты так, то и мы так, от сих до сих и не больше. Это наверняка значило бы обречь дело на провал.

— Что же будем делать, Михаил Иванович? Подавать в отставку? — обратился он к нему полушутя-полусерьезно.

Чугреев пожал плечами, усмехнулся.

— Выше головы не прыгнешь.

— Это смотря как прыгать. Если с трамплина да кувырком, так получается выше головы.

— Ну это в цирке, я же не циркач.

Павел Сергеевич достал «Беломор», предложил Чугрееву, тот нехотя взял папиросу, лениво размял ее, глядя в пол, легонько постучал мундштуком о корявый ноготь большого пальца.

— По проекту заложен четырехслойный шов. Толщина стенки трубы одиннадцать миллиметров. По нормам для такой толщины разрешается шов в три слоя… — Прищурясь, он искоса внимательно посмотрел на Павла Сергеевича: его черные глаза засветились синими матовыми огнями.

Павел Сергеевич усмехнулся. Хитер бригадир!

— Это ты по моим полкам пошарил, а ты по своим пройдись, по своим.

— А какие мои полки? Расставить людей, следить, чтобы простоев не было, материалами обеспечить, вот и все мои полки, — небрежным тоном перечислил Чугреев. — За это отвечаю.

Каким-то внутренним чутьем Павел Сергеевич почувствовал, что пора прекращать этот разговор: Чугреев уперся, не сдвинешь.

— Ну, ладно, оборудование я тебе кое-какое подкинул, буду еще пробивать. Но прошу тебя, Михаил Иванович, сделай все возможное, чтобы трасса пошла. Вот новый график монтажа, с сегодняшнего дня. Посмотри, подумай. Кровь из носа — надо выполнять.

Чугреев посмотрел график, крякнул, качая головой, сунул листок в стол.

— Я хочу с народом потолковать, — сказал Павел Сергеевич. — Как ты считаешь?

— Вот это ты правильно решил, с людьми надо потолковать.

Они вышли на поляну.

Восходящее солнце ослепительно сияло сквозь верхушки деревьев. Крыши вагончиков матово блестели — от них подымался парок.

Павел Сергеевич глубоко вдохнул прохладный утренний воздух.

— Эх, красота какая! Начало осени. Природа живет сама по себе, живет, чтобы жить. А мы все выдумываем, усложняем, запутываемся в своих же сетях.

Чугреев промолчал. С просеки, нарастая, доносилось злобное рычание мотора, лязганье металла: первый «МАЗ» делал свой первый трудный рейс.

Собрание было кратким.

Павел Сергеевич рассказал рабочим о важности комбината, а следовательно, и трассы, назвал новый срок и высказал убеждение, что бригада справится с задачей, рассказал, что по всей стране поднимается новое движение — борьба за коммунистический труд, призвал монтажников тоже включаться в это нужное и важное дело, пожелал успехов.

Рыжий Николай спросил: «Не повысят ли нормы, если начнут заколачивать по два, по три тарифа?» Пекуньков как профорг поинтересовался, как бороться за звание, как оформлять и что это звание дает. Чугреев пожаловался насчет запчастей.

Павел Сергеевич ответил на вопросы и вручил Пекунькову экземпляр «Типового положения».

Официальная часть закончилась, заговорили кто о чем.

Мосин неловко потоптался возле Павла Сергеевича и, смущаясь, грубовато сказал, что надо бы на два слова.

— Я это… спросить, — начал он запинаясь, когда они отошли в сторону. — Вы тут насчет звания говорили… Так это как оно, для всякого-любого? Мне вот, к примеру, можно?

— Почему же нельзя? Пожалуйста.

Мосин нервничал, бил носком землю, тер о штаны потные руки, черный рот его дрожал и кривился не то в улыбке, не то от боли. Он хотел что-то сказать, но, видно, язык не поворачивался. Павел Сергеевич вдруг вспомнил: «Это же тот самый Мосин!» — и почувствовал острую жалость.

— Вас беспокоит ваше прошлое? — спросил он задушевно.

— Да, — ответил глазами Мосин.

— Я думаю, что вы тоже можете соревноваться. Возьмите на себя обязательства и выполняйте. Пекуньков вам объяснит. Это будет очень кстати. Придется крепко поработать, чтобы сделать трассу в срок.

Мосин заулыбался, монотонно повторяя: «Ага, ага, ага».

— А бумагу мне дадут? — спросил он, помявшись.

— Какую бумагу?

— Ну, что я вот такой, со званием.

— Дадут. Чугреев напишет вам характеристику, местком рассмотрит ваши обязательства и, если вы их выполните, даст.

Мосин отрывисто, странно засмеялся: «Хы-хы», — и вперевалочку, как бы приплясывая, покатился к своему САКу.

С письмом подбежал Лешка.

Павел Сергеевич обнял его за плечи, повел по поляне к «газику».

— Ну как, сына, нравится тебе здесь?

— Здорово! Меня назначили контролером, — с гордостью сказал Лешка. — Буду проверять швы! Но, знаешь, хочу по-настоящему научиться варить. Сварщик — это сила! Как ты считаешь?

— Контролер тоже фигура. Я тебе так скажу: важна не специальность — важен сам человек, каков он, вот в чем дело.

— Точно! Недавно спорил тут… — Лешка смутился, — с одним человеком. Я точь-в-точь твоими словами ей сказал.

— Кому это «ей»?