День милосердия

— Очень? Ну что ж, пожалуйста, увлекайся, ходи в кружки в свободное время. Но сердце, ум, силу души отдай главному делу — строительству. Поверь, это не только интересно — это надо. Я, может быть, не захвачу, но тебе-то уж, конечно, посчастливится: ты будешь строить прекрасные мраморные города с широкими проспектами, фонтанами и скверами. Ты будешь возводить великолепные башни из стали и бетона, к ним будут пришвартовываться невиданные быстроходные аэропланы. Гигантские плотины и гидроэлектрические станции, работающие на океанских приливах и отливах, разве это не потрясающе! А межконтинентальные туннели под Мировым океаном? Только нам, рабочему классу, под силу такие масштабы.

За какой-то час все звезды неба померкли перед яркими, захватывающими картинами земных дел. Павел поступил на строительный факультет.

Пять лет в институте — лекции, экзамены, зачеты. Отец читал курс «Гражданское строительство». Весной сорок первого он внезапно умер от кровоизлияния в мозг. Павел Сергеевич получил направление в Новосибирск — строить прекрасный мраморный город. Приехал в тот день, когда у призывных пунктов уже стояли длинные очереди. С утра хлестал дождь, днем похолодало, ударил град. Павел Сергеевич сутки не мог пробиться к начальнику стройуправления. Клава с трехмесячным Лешкой сидела на вокзале. Только на второй день получили они комнату в бараке в Кривощекове, на левом берегу Оби. Просился на фронт, забронировали, сказали, что здесь нужнее, назначили прорабом по эвакуированным заводам.

С осени стали прибывать станки, прессы, печи, двигатели.

Цехов не было. Оборудование расставляли на пустырях, строили дощатые сараи. Электрики волокли кабели, подключали, запускали — готово! Потом над гудящими станками возводили кирпичные стены, клали балки, крыли крышу. Станки один за другим на веревках перетаскивали на бетонные фундаменты, застилали земляной пол досками. Куда там до строительных норм и правил! Ни в одной книжке не найдешь таких способов строительства.

Поначалу Павел Сергеевич упирался, не принимал от бригадиров работу: брак, недоделки, бетон не тот, рыхлый, стены завалены, раствор жидковат, кладка сядет. Бегал с утра до вечера, ругался осипшим голосом, заставлял переделывать. Домой возвращался чуть живой, мокрый, холодный, с голодным блеском в воспаленных глазах. Приносил вязаночку обрезков на растопку. Лешка жестоко болел: ветрянка, диспепсия, коклюш. Клава выла по ночам: простудилась, маялась грудницей. Барак продувало, как шалаш, вязанки хватало на несколько часов: к утру в ведре намерзала корочка льда.

Павел Сергеевич не сдавался. Сроки заваливались. Его вызвал начальник управления.

— Ты почему срываешь сроки?

— Пусть делают как положено.

— Положено быстро, война не ждет.

— Значит, я мешаю. Отпустите на фронт.

— Нет, ты нужен здесь.

— Тогда не понимаю.

— Башкой работай, а не одним горлом. Жми на качество, но сроки не срывай.

— Значит, пропускать брак, закрывать глаза на недоделки?

— Без тебя будет еще хуже. Понял? Иди, работай. Еще раз сорвешь срок, отдам под суд.

Вернулся на участок, лег в теплушке на лавку, вперился в стенку: что делать, как быть? Вдруг слышит: тук-шарк, тук-шарк, — бригадир Кудрин, тихий, задумчивый мужичонка с деревяшкой под правым бедром, подковылял, встал над лавкой, хмыкнул.

— Ну че, паря, дособачился? Так-то. Ты б лучче, это, присмотрелся, кто у меня на лесах, кто на бетоне, кто на опалубке. Девки с бабами да пискуны-ремеслуха! Уже все посдавали для фронта, для победы: кто папаню, кто братаню, кто мужичка-кормильца, а кто и всех разом. А насчет того, что «надо», сколь помню себя, все «надо». А человек-то живой, не казенный. В окопе и то по рюмке водки дают. А тут не лучче. В обчем, присмотрись, паря, а то… хм… так казенной собакой и останешься на всю жисть.

Присмотрелся — к верно. Перестал драть горло, сам стал класть стены, разводить цемент, замешивать бетон: учить тощих неуклюжих подростков из «ремеслухи». И бригадиры подобрели, на сало с луком заприглашали. Это сало он приносил домой, подкармливал Клаву. И «ремеслуха» переменилась: ребятишки раздобыли где-то лошадь, привезли к бараку воз обрезков. Клава выменивала дровишки на молоко. Этим молоком и выходила она Лешку.

О мраморных городах пришлось на время забыть.

В сорок третьем, как он ни упирался, его перевели прорабом на строительство кирпичного завода. Он писал рапорт за рапортом, наконец разрешили уволиться.

Он переехал вместе с семьей еще дальше, в глубь Сибири. Здесь его назначили начальником городского управления «Тепловодоканализация» и дали квартиру. Потом управление перешло в трест «Теплогазосетьстрой». Сменилась вывеска, работа осталась та же.