День последний

В самом деле, маленькая монастырская келья словно вся наполнилась его широкой грудью и гортанным голосом. На плечи его была накинута толстая чабанская бурка в серую и белую полосу, отчего он казался еще громадней. Вместо сапог из медвежьей шкуры со шпорами на ногах у него были онучи, но из-под бурки торчал длинный кривой меч.

— А, Райко! —облегченно вздохнула монахиня и выпрямилась, высокая и стройная, как Райко, ладная и подвижная, как Момчил.

Затворив плотно дверь, она шепнула хусару:

— Не называй меня Евфросиной, Райко. Здесь мое. имя — сестра Ксения.

При этом она слегка погрозила пальцем и украдкой кинула взгляд на Елену. Райко тоже поглядел на спящую боярышню.

— Спит? — стараясь говорить как можно тише спросил он.

Монахиня кивнула.

— Ах, сестра, — промолвил Райко, прищурившись.— Недешево мне стоило доставить эту боярышню сюда! Огонь девка: ножом хотела меня пырнуть. А когда Ма-рицу переезжали, чуть в воду не бросилась. Ты, Евфрос... сестра Ксения, храни ее как зеницу ока, глаз не спускай!

— Ее бог хранит! — тихо промолвила монахиня, крестясь. — Он ее сегодня защитил.

Райко поглядел на собеседницу виноватым взглядом.

— Мы ей зла не хотим, — поспешно объявил он.

— Прости вам господь! Нехорошее дело совершили вы, Райко, с братом моим, — укоризненно возразила Ев-фросина, и на бледных щеках ее заиграл слабый румянец.

Хусар как будто не понял, что она хочет сказать. Он даже рот открыл от удивления.

— Или ты забыла, сестра, чья она дочь и что ты сама, как я слышал...

— Молчи, Райко, молчи! — вырвался у монахини легкий крик. — Я все простила и все забыла. Теперь для меня все — братья и сестры, Райко, весь божий свет мне мил. С какой стати буду я теперь ее, бедную, ненавидеть и зла ей желать? Она мне мила и дорога, как сестра родная, даже еще дороже и милей: ведь и ее, горемычную, хотят опозорить, как меня когда-то опозорили.

И монахиня, снова встав на колени, молча положила несколько земных поклонов перед иконостасом. В глазах ее блестели слезы.

Райко глядел то на нее, то на лампадку, чей тусклый свет озарял спящую боярышню. Но глаза его еще больше сощурились.

— Сестра Ксения, — прошептал он, когда монахиня опять поднялась на ноги, бледнее прежнего, со скрещенными на груди руками. — Ты меня прости! Я человек простой, неотесанный, но, сдается мне, Момчилу слова твои не понравятся.

Монахиня пристально посмотрела на него.

• — У брата доброе сердце, Райко, — уверенно ска

зала она. — Он ее пожалеет.

Райко покачал головой.

— Что и говорить, сердце у него доброе, а только птичку из клетки он не выпустит. Попомни мое слово, сестра. Я его лучше знаю.

— Скажи мне, Райко, — спросила Евфросина после небольшого молчания, — что говорил тебе Момчил, когда посылал тебя сюда с боярышней?

— Отвези ее к моей сестре, сказал. Пускай она ее стережет у себя в монастыре, глаз с нее не спускает. А я, мол, сегодня ночью тоже там буду. И я поехал. Да разговаривать-то и времени не было. Царские люди по пятам за нами гнались, стрелы татарские, как пчелы, вокруг жужжали. Двое-трое наших убитые лежат. И Сыбо...

— И Сыбо тоже? — перебила монахиня. — Сыбо, побратим Момчилов? Убит? Господи боже, пресвятая богородица! — прошептала она, и глаза ее снова наполнились слезами.

— Не пугайся, — ласково промолвил Райко, наклоняясь к ней. — Его, правда, тяжело ранила татарская стрела, но когда я уезжал, он был жив. Вот за него и за остальных Момчил и отомстит, сестра. Не легко далось нам это умыканье.

Монахиня словно забыла о Райке, который все стоял у печки как на иголках, так как больше привык отражать удары меча, чем разговаривать с женщинами. Она принялась беспокойно ходить по комнате со скрещенными на груди руками, что-то беззвучно шепча. Наконец Райко боязливо напомнил о себе, промолвив:

— Сестра!

Евфросина остановилась.

— Ах, я совсем забыла про тебя, Райко. Задумалась, загрустила. Сыбо ранен, боярышня больная лежит. И с Момчилом не случилось ли уж чего?

Она подошла к нему и ткнула его пальцем в плечо.

— Теперь уходи, Райко. Пора. Я с тобой заговорилась; боярышня проснуться может, услышит... Тебя никто не видал, когда ты сюда шел?

Райко сделал шаг к двери.

— Как будто никто. А ежели и видел, так принял за чабана или батрака. Ты видишь: одежда на мне крестьянская. Спасибо Драгулу — привратнику. Кабы не он, и меня увидали бы и Елену бы узнали. Старый хусар грехи свои здесь замаливает... Ухожу! Я пришел только передать тебе, чтоб ты за Еленой смотрела хорошенько. Теперь пойду Момчила встречать. Что сказать ему о ней?

— Скажи брату, что я смотрю за больной, как за родной сестрой, — тихо ответила Евфросина. — Он поймет и придет сюда с другими мыслями. А нет, тогда...

Она замолчала, опустив голову.

— А нет, тогда что? — снова испуганно переспросил Райко, понизив голос и затаив дыхание.

— Ничего, — ответила сестра Ксения дрожащим голосом. — Пускай он подумает о своей сестре, и помоги ему пресвятая троица!