День восьмой

Как уже было сказано, Уайлдер остался верен своему обещанию и покорил писательский олимп как драматург в период между 1930 годом и началом 1940-х, однако в 1948 году нарушил данное обещание, опубликовав свой шестой роман, «Мартовские иды», с которым преодолел планку в 87 000 слов. И хотя «Иды» воспринимались как роман и как роман продавались, комментировались и каталогизировались, автор предпочитал характеризовать книгу крайне эмоциональным словом – «фантазия». Более того, он сделал популярным эпистолярный стиль, скомпоновав документы, которые, как предполагалось, носили подлинный характер: отрывки из посланий, дневниковые записи и указы, – подтверждая тем самым, что этот способ позволял ему избегать появления в повествовании рассказчика, того самого «голоса всеведущего автора», к которому Уайлдер питал отвращение.

Даже если Уайлдер и нарушил свое обещание, написав «Иды», то все равно проник в Дворец Прозы через заднюю дверь и обосновался там на особом месте, где ничто не стоит между текстом романа и читателем, кроме «настоящего действия». В любом случае, как это было с романом «Небо – моя обитель» десятилетием раньше, «Мартовские иды» не подтолкнули его к тому, чтобы писать авторскую прозу. Вместо этого он занялся «вспомогательной» деятельностью: преподаванием и изучением творчества других писателей – в частности, некоторых сторон американского характера, который обнаружился им в произведениях американских классических авторов. Он сделал это предметом своих лекций, которые читал в Германии в 1948 году, а позднее читал на эту темы лекции и публиковал статьи в журналах как участник Нортоновских чтений в Гарварде в 1950–1951 годах, продолжая выступать перед студентами в Штатах и за границей, прежде всего в Германии. И действительно до 1963 года не было никаких намеков на то, что он занимался прозой, пока Уайлдер сам не сообщил Изабел, что у него появилось новое «дитя», и это стало огромным сюрпризом.

Но впереди всех ждал другой огромный сюрприз – сроки, за которые Уайлдер успел завершить новую книгу. Раньше ему требовалось примерно полтора года чистого времени, иногда немного меньше, чтобы написать роман. (На «Мартовские иды», например, ушел год работы.) Учитывая свой послужной список и скорость, с которой работал в Дугласе, Уайлдер имел все основания сообщить племяннице в июле 1963 года: «Я почти закончил роман», – и своему театральному агенту в ноябре того же года: «Мой роман (о нем еще не объявлено) почти закончен вчерне».

Уверенно оседлав проект и страстно желая вернуться под сень зеленых деревьев, к журчащим ручьям и текущим рекам, он в конце ноября 1963 года навсегда покинул Дуглас. Ему в любом случае нужно было вернуться в цивилизацию, чтобы в Белом доме получить из рук президента Линдона Б. Джонсона медаль Свободы, которой его наградил Джон Ф. Кеннеди незадолго до своей смерти. Очень скоро из разговоров о книге, находившейся в работе, ушла метафора о родах и ребенке и ее заменили более общие слова. В июле 1965 года (прошел год, а роман был далек от завершения) Уайлдер писал своим близким друзьям из Нью-Хейвена: «Никогда мое предприятие так не затягивалось».

Что случилось с Уайлдером и его романом после отъезда из Дугласа? Если коротко, писатель вдруг понял: то, что ему хочется выразить, не уместится в формат таких романов, которые выходили из-под его пера раньше. В апреле 1964 года он прислал Изабел письмо из Вильфранша на юге Франции, где описал, как эта мысль пришла ему в голову: «Я был не прав, «идя в атаку» на мою книгу. Я ставил целью ужать ее привычным образом, но теперь вижу, что все эти жизненные истории и идеи, которые возникают вокруг них, требуют от меня дать им свободу – тогда это будет довольно толстая книга! – но без общих мест и лишних слов». Это был другой звоночек, предвещавший рекорд по объему новой книги: Уайлдер как раз в то время читал Толстого, Достоевского, Диккенса, которые в своих произведениях, как и автор[81] великой японской эпопеи «Гэндзи-моногатори», обходились с «жизненными историями» и «идеями» без всякого «ужатия».