День восьмой

«Вчера в первый раз сварил яйца вкрутую (после неудачной попытки несколько месяцев назад). Успех решил повторить сегодня. Подал себе два кусочка хлеба – не тосты, просто слегка подсушил, – на них положил нарезанные помидоры и украсил сливочным сыром. К этому майонез; яйца и стакан молока. Роскошно!» (7 августа 1963 г.).

По вечерам он выходил в город поужинать и часто заканчивал ночь в баре «Гадсден-отеля» или в какой-нибудь пивной по другую сторону границы. Из-за того, что ему до дрожи нравилась пустыня, и потому, что местные рестораны оставляли желать лучшего, он часто уезжал далеко от города. Близким друзьям Гарсону Канину и Рут Гордон он писал в сентябре: «Через день по вечерам езжу на машине в Тумстон, или в Сьерра-Висту, или в Бисби, где ужинаю по-настоящему (другие тоже насыщаются…). Великолепие дороги невозможно выразить словами: словно на час окунулся в книгу Бытия».

Из писем Уайлдера становится понятно, что, куда бы он ни отправлялся, ему постоянно приходилось общаться с горными инженерами, другими представителями технических профессий и сталкиваться с их миром, а значит, беседовать на испанском – языке, которым он хорошо владел. Но главным, как он сообщал, для него было то, что его жизнь протекала среди людей, которые мало читали, не интересовались «искююством» и не относились к нему как к знаменитости – чего еще желать! Такая ситуация позволяла ему делать то, что хотелось и что следовало: слушать! «У меня имеется огромный талант, – писал он родным. – Я умею слушать. Это такая р-е-д-к-о-с-т-ь!». Он продолжал заниматься этим и в Дугласе, получая таким образом огромный объем информации о горном деле вообще и о добыче меди в частности, а также о жизни Главного Города в хорошие и плохие времена. В декабре 1962 года в письме племяннику Уайлдер писал без обиняков: «Ощущение от множественности душ человеческих воздействует на каждого человека по-разному: кого-то превращает в циников, многих – пугает. Вордсворта[79] это печалило; меня – радует. Время от времени я должен возвращаться к тому, чтобы окунаться в это разнообразие, иначе у меня наступит духовный застой. Я бегу в пустыню не от множественности, а от малочисленности».

Уайлдер не ограничивал себя Дугласом и его окрестностями: банк, книги из университетской библиотеки, пластинки для проигрывателя, которые ему нравилось слушать, продукты лучшего качества – все это служило поводом для постоянных вылазок в Тусон (два часа пути), иногда в Финикс (четыре часа). Рождество 1963 года он провел в Санта-Фе и в Таосе, а в самом начале своего пребывания в Аризоне десять дней гостил у своего старого друга в Гуаймасе, Мексика, один раз на неделю возвращался на восток, но в любой поездке пытался оставаться инкогнито, хотя не всегда это удавалось. Когда до художницы Джорджии О’Киф дошел слух, что писатель находится в Тусоне, она пригласила его остановиться у нее, но Уайлдер отклонил ее предложение. «Теперь ты можешь убедиться, что я действительно отошел от дел», – написал он своей племяннице Кэтрин.

Тем не менее в начале 1960-х «Уайлдер инк.» работала активно. Когда возникала необходимость, он звонил сестре с переговорного пункта в городе, чтобы обсудить разные технические вопросы, связанные с публикациями, даже идею создания мюзикла по пьесе «Сваха» (безумие, как ему казалось) и раз в неделю с удовольствием только что родившегося писателя писем отправлял ей «обязательные отчеты» о своей жизни и о том, как проводит время «отшельник из Аризоны».

В конце 1962 года, после небольшой передышки, Уайлдер возобновил работу над пьесами «Семь смертных грехов» и «Семь веков мужчины». В этом нет ничего удивительного. Выросший на страстной любви к театру, что прослеживается во все годы его детства, он начал свое восхождение в мире профессиональной драмы в 1930 году. В течение следующих двенадцати лет он писал одноактные пьесы, переводил, делал адаптации; пытался писать киносценарии, играть сам; преподавал, читал лекции и выступал посланником доброй воли от своей страны. Три последних занятия были для Уайлдера другими театральными жанрами. После сценического успеха «Нашего городка» (1938) и «На волосок от гибели» (1942) он достиг вершины в мире театра к 1942 году, а потом поступил на военную службу.

Вернувшись к гражданской жизни через три года, Уайлдер перевел одну из пьес Жана Поля Сартра[80] и написал свой первый за тринадцать лет роман «Мартовские иды» (1948), затем отложил прозу в сторону и вернулся к своей первой любви – драме, но на этот раз потерпел творческую неудачу. После Второй мировой войны ему не удалось написать что-то достойное для театра.

В 1950-х Уайлдер вел активную жизнь по обе стороны Атлантики, постоянно был занят и всегда страшно переживал, что не может избавиться от театра, от своего собственного театра. «Мои дни утекают в этих обязанностях быть предупредительным и милым», – жаловался он старшему брату Амосу в 1958 году в выражениях, которые можно использовать как эпитафию к целому периоду его жизни: 1949–1962 годам.