Читаем Дерек Джармен полностью

Макс и Себастьян все время подчеркивают различное отношение к телу в язычестве и христианстве. Языческий подход заключается в том, что тело может доставить различного вида удовольствие и его допустимо использовать для получения этого удовольствия. Христианство ожидает награды в загробной жизни и пренебрежительно относится к жизни в этом мире. Вялость Себастьяна, унижения и необходимость подчиняться вынудили его презирать этот мир, потому что он должен быть вознагражден после смерти. (Когда Юстиниан пытается защитить глаза Себастьяна от солнца во время одного из наказаний последнего, Себастьян говорит ему, чтобы тот отошел с дороги, и жалуется, что Юстиниан ничего не понимает.) В мирских гуманистических терминах мироощущение Себастьяна подобно окружающей его пустыне. Все это, по-видимому, объясняет невыразительную игру актера Лео Тревильо. В его чтении стихов, например, нет ни увлеченности, ни динамики.

Себастьян вовсе не обязательно ощущает себя жалким в качестве жертвы. Роленд Уаймер предложил убедительную интерпретацию финального кадра фильма. Здесь стремление Дерека к «поэтическому, таинственному» фильму становится особенно очевидным[66]. Уаймер интерпретирует финал как олицетворение единения Себастьяна и его солнечного божества: кадр снят из точки выше уровня зрения Себастьяна; он стоит, привязанный к столбу и расстрелянный стрелами, а в это время солдаты один за другим опускаются на колени: но при этом их лица обращены не в сторону Себастьяна, а, насколько можно различить, в сторону заходящего солнца[67]. Этот кадр является исключительным, поскольку он снят через широкоугольный объектив, а не в обычной перспективной проекции. Кажется, он даже намекает на космическое видение: далекое побережье и то, что похоже на остров, кажется круглой Землей. Кроме того, в отличие от любого другого кадра в фильме, он снят с мягким фокусом.

Как только мы соглашаемся с тем, что Себастьян — не герой, в фильме обнаруживается несколько слоев смысла, интерпретаций и чувств. Это не простое и прямолинейное повествование. Люди, которых трудно любить, внезапно становятся обаятельными и наоборот. Несмотря на неспешный темп, в фильме нет пустых моментов. После того как съемки в Сардинии уже завершились и Дерек вместе с Полом Хамфрессом вернулись в Лондон, они обнаружили, что материала для полнометражного фильма недостаточно и придется доснять еще немного. Они сняли жестокую оргию во дворце Диоклетиана, в центре которой был непристойный танец в исполнении танцевальной труппы Линдси Кемпа, а затем убийство молодого христианина, которому перегрызли горло. Это стало первой сценой фильма и в ней очень много от Кена Рассела. Дальше фильм выглядит весьма строго с эстетической точки зрения, благодаря скудности и сухости художественного оформления, отсутствию построенных декораций, простоте костюмов и минимальному использованию реквизита.

Дерек не получил удовольствия от съемок «Себастьяна». Были трудности, скандалы, демонстративные уходы и борьба с Полом Хамфрессом, захотевшим быть упомянутым в титрах как сорежиссер (Дерек был против, но в конце концов согласился). Однозначно, для Дерека, как для абсолютного новичка, нащупывающего свой путь, на котором еще и лежала огромная ответственность, такой быстрый опыт обучения должен был быть утомительным. Несомненно, Дерек не только стремился к успешному результату, но и хотел, чтобы сам процесс кинопроизводства доставлял удовольствие. В интервью с Крисом Липпардом в конце своей жизни он сказал:

Не так уж много смысла в том, чтобы делать фильм, если это такая мрачная и тяжелая работа, что в конце вы говорите: «Я сделал хороший фильм, но это было чертовски трудно». Я действительно считаю, что нужно иметь возможность сказать «мы отлично провели время, и нам на самом деле удалось сделать успешный фильм»[68].

Здесь говорится о том, что коммерческое производство фильмов — это, скорее, образ жизни, а не просто способ заработать на жизнь. После «Себастьяна» Дерек начал собирать вокруг себя постоянно меняющуюся группу надежных знакомых и друзей, которые помогали бы ему снимать фильмы и вместе с которыми он с удовольствием бы работал. Он всегда старался снимать фильмы в местах, которые были ему интересны, и считал, что успех фильма в большой степени зависит от творческого вклада его друзей (при ведущей роли самого Дерека).

Перейти на страницу:

Все книги серии Критические биографии

Сергей Эйзенштейн
Сергей Эйзенштейн

Сергей Михайлович Эйзенштейн (1898–1948) считается одним из величайших режиссеров мирового кино за все время его существования. Кроме того, за последние десятилетия его фигура приобрела дополнительные измерения: появляются все новые и новые материалы, в которых Эйзенштейн предстает как историк и теоретик кино, искусствовед, философ, педагог, художник.Работа британского исследователя Майка О'Махоуни представляет собой краткое введение в биографию этого Леонардо советской эпохи. Автор прежде всего сосредоточивает внимание на киноработах режиссера, на процессе их создания и на их восприятии современниками, а также на политическом, социальном и культурном контексте первой половины XX века, без которого невозможно составить полноценное представление о творчестве и судьбе Эйзенштейна.

Майк О'Махоуни

Публицистика
Эрик Сати
Эрик Сати

Эрик Сати (1866–1925) – авангардный композитор, мистик, дадаист, богемный гимнопедист Монмартра, а также легендарный Вельветовый джентльмен, заслуженно является иконой модернизма. Будучи «музыкальным эксцентриком», он переосмыслил композиторское искусство и выявил новые методы художественного выражения. Но, по словам Мэри Э. Дэвис, автора книги, «Сати важен не только для авангарда, но и для фигур, полностью вписанных в музыкальный мейнстрим – например, для Клода Дебюсси и Игоря Стравинского», а его персона давно заняла особое место в музыкальной истории человечества.Настоящая биография не только исследует жизнь композитора, но и изучает феномен «намеренного слияния публичного образа и художественного дара» Сати, а также дает исчерпывающий портрет современной ему эпохи.

Мэри Э. Дэвис

Музыка / Научпоп / Документальное

Похожие книги

Истина в кино
Истина в кино

Новая книга Егора Холмогорова посвящена современному российскому и зарубежному кино. Ее без преувеличения можно назвать гидом по лабиринтам сюжетных хитросплетений и сценическому мастерству многих нашумевших фильмов последних лет: от отечественных «Викинга» и «Матильды» до зарубежных «Игры престолов» и «Темной башни». Если представить, что кто-то долгое время провел в летаргическом сне, и теперь, очнувшись, мечтает познакомиться с новинками кинематографа, то лучшей книги для этого не найти. Да и те, кто не спал, с удовольствием освежат свою память, ведь количество фильмов, к которым обращается книга — более семи десятков.Но при этом автор выходит далеко за пределы сферы киноискусства, то погружаясь в глубины истории кино и просто истории — как русской, так и зарубежной, то взлетая мыслью к высотам международной политики, вплетая в единую канву своих рассуждений шпионские сериалы и убийство Скрипаля, гражданскую войну Севера и Юга США и противостояние Трампа и Клинтон, отмечая в российском и западном кинематографе новые веяния и старые язвы.Кино под пером Егора Холмогорова перестает быть иллюзионом и становится ключом к пониманию настоящего, прошлого и будущего.

Егор Станиславович Холмогоров

Искусствоведение
Искусство жизни
Искусство жизни

«Искусство есть искусство жить» – формула, которой Андрей Белый, enfant terrible, определил в свое время сущность искусства, – является по сути квинтэссенцией определенной поэтики поведения. История «искусства жить» в России берет начало в истязаниях смехом во времена Ивана Грозного, но теоретическое обоснование оно получило позже, в эпоху романтизма, а затем символизма. Эта книга посвящена жанрам, в которых текст и тело сливаются в единое целое: смеховым сообществам, формировавшим с помощью групповых инсценировок и приватных текстов своего рода параллельную, альтернативную действительность, противопоставляемую официальной; царствам лжи, возникавшим ex nihilo лишь за счет силы слова; литературным мистификациям, при которых между автором и текстом возникает еще один, псевдоавторский пласт; романам с ключом, в которых действительное и фикциональное переплетаются друг с другом, обретая или изобретая при этом собственную жизнь и действительность. Вслед за московской школой культурной семиотики и американской poetics of culture автор книги создает свою теорию жизнетворчества.

Шамма Шахадат

Искусствоведение
Учение о подобии
Учение о подобии

«Учение о подобии: медиаэстетические произведения» — сборник главных работ Вальтера Беньямина. Эссе «О понятии истории» с прилегающим к нему «Теолого-политическим фрагментом» утверждает неспособность понять историю и политику без теологии, и то, что теология как управляла так и управляет (сокровенно) историческим процессом, говорит о слабой мессианской силе (идея, которая изменила понимание истории, эсхатологии и пр.наверноеуже навсегда), о том, что Царство Божие не Цель, а Конец истории (важнейшая мысль для понимания Спасения и той же эсхатологии и её отношении к телеологии, к прогрессу и т. д.).В эссе «К критике насилия» помимо собственно философии насилия дается разграничение кровавого мифического насилия и бескровного божественного насилия.В заметках «Капитализм как религия» Беньямин утверждает, что протестантизм не порождает капитализм, а напротив — капитализм замещает, ликвидирует христианство.В эссе «О программе грядущей философии» утверждается что всякая грядущая философия должна быть кантианской, при том, однако, что кантианское понятие опыта должно быть расширенно: с толькофизикалисткогодо эстетического, экзистенциального, мистического, религиозного.

Вальтер Беньямин

Искусствоведение
Дягилев
Дягилев

Сергей Павлович Дягилев (1872–1929) обладал неуемной энергией и многочисленными талантами: писал статьи, выпускал журнал, прекрасно знал живопись и отбирал картины для выставок, коллекционировал старые книги и рукописи и стал первым русским импресарио мирового уровня. Благодаря ему Европа познакомилась с русским художественным и театральным искусством. С его именем неразрывно связаны оперные и балетные Русские сезоны. Организаторские способности Дягилева были поистине безграничны: его труппа выступала в самых престижных театральных залах, над спектаклями работали известнейшие музыканты и художники. Он открыл гений Стравинского и Прокофьева, Нижинского и Лифаря. Он был представлен венценосным особам и восхищался искусством бродячих танцоров. Дягилев полжизни провел за границей, постоянно путешествовал с труппой и близкими людьми по европейским столицам, ежегодно приезжал в обожаемую им Венецию, где и умер, не сумев совладать с тоской по оставленной России. Сергей Павлович слыл галантным «шармером», которому покровительствовали меценаты, дружил с Александром Бенуа, Коко Шанель и Пабло Пикассо, а в работе был «диктатором», подчинившим своей воле коллектив Русского балета, перекраивавшим либретто, наблюдавшим за ходом репетиций и монтажом декораций, — одним словом, Маэстро.

Наталия Дмитриевна Чернышова-Мельник

Биографии и Мемуары / Искусствоведение / Документальное