Читаем Дерек Джармен полностью

Ты нам велишь вставать? Что за причина?Ужель влюбленнымЖить по твоим резонам и законам?Прочь, прочь отсюда, старый дурачина!Ступай, детишкам проповедуй в школе,Усаживай портного за работу,Селян сутулых торопи на поле,Напоминай придворным про охоту;А у любви нет ни часов, ни дней —И нет нужды размениваться ей!‹…›Ты, Солнце, в долгих странствиях устало,Так радуйся, что зришь на этом ложеВесь мир: тебе заботы меньше стало,Согреешь нас — и мир согреешь тоже.Забудь иные сферы и пути:Для нас одних вращайся и свети![206]

Стихотворение вполне подходит к дому в Дангенессе, который Дерек считал самым солнечным местом Британии. В произведении также описываются солнечные лучи, прорывающиеся в дом, чтобы побеспокоить любовников, чьим святилищем он стал; таким образом: стихотворение концептуально интегрирует Хижину Перспективы с окружающим миром. Внутри хижины есть другие элементы, усиливающие интеграцию внешнего и внутреннего пространства: в двери комнат врезаны небольшие стеклянные окна; в дверь спальни врезана картина с изображением папоротников, в то время как на двери в кабинет написано стихотворение Дерека «Я иду по этому саду…»


Сад вокруг Хижины Перспективы (катран приморский, катран сердцелистный, шиповник французский, бузина, ирис, хрен и другие растения), вид из окна кухни, 2010


Создание сада происходило на ощупь, особенно при подборе растений, которые могли бы пережить специфические условия и которые нельзя так просто купить в обычных питомниках и садовых центрах. В книге «Современная природа» Дерек описывает свою деятельность как садовода и используемые растения и указывает, что с 1990 года он начал «изменять сад, отдавая преимущество дикорастущим растениям, которые растут в Дангенессе: капусте, валериане, маргариткам»[207]. К третьей странице книги он упомянул двадцать пять садовых и пятнадцать диких растений Несса, которые легли в основу его сада. Книга представлена в виде дневника, литературная форма которого предполагает непосредственность опыта, записанного практически без редактирования. Помимо того что книга является вкладом в литературу о садоводстве, и уже поэтому способна заинтересовать большую аудиторию садоводов-любителей, она представляет собой прекрасный образец нового природоописания, определение, которое более пятнадцати лет назад популяризировал журнал Granta. Дерек ярко и запоминающе описывает Несс, его особенности, его растительность, его огни, цветы и погоду, феномен его жителей и, таким образом, добавляет новую вариацию к давней традиции британских топографических литературных произведений.

Одной из тем книг является память, и это подтверждает утверждение Дерека в его книге «На рожон», что «прошлое присутствует в настоящем»[208]. Там есть удивительный портрет его отца. Несмотря на форму спонтанного дневника, автор вставляет автобиографические эпизоды в хронологической последовательности. Есть также много откровенных описаний сексуальной активности, разбавляющих дневник садовода дополнительной составляющей, стремящейся передать реалии квир-жизни. В одной из частей выражены сомнения по поводу своей жизни и творчества, которые приводят Дерека к мысли о смерти друзей и отсутствии квир-автобиографий. Думая о СПИДе, Дерек сопоставляет эти мысли со временем, проведенным в школе Кэнфорд, — и ассоциацией, связывающей эти темы, является отчаяние[209]. Но, несмотря на неизбежную мрачность, связанную с болезнью, через все автобиографические мысли книги отчетливо проходит чувство юмора. Жаркая ночь в гей-клубе «Небеса» превращается в своего рода ад (с. 83.); Дерек описывает свой внешний вид следующим образом: «алые глаза, уши летучей мыши, цвет лица, как у сморщенного конского каштана» (с. 233). Во второй половине книги есть печальные фрагменты об обострении болезни, которое сопровождало большую часть 1990 года: «Я не хочу умирать ‹…› еще. Я хотел бы увидеть свой сад через несколько лет» (с. 310).

Перейти на страницу:

Все книги серии Критические биографии

Сергей Эйзенштейн
Сергей Эйзенштейн

Сергей Михайлович Эйзенштейн (1898–1948) считается одним из величайших режиссеров мирового кино за все время его существования. Кроме того, за последние десятилетия его фигура приобрела дополнительные измерения: появляются все новые и новые материалы, в которых Эйзенштейн предстает как историк и теоретик кино, искусствовед, философ, педагог, художник.Работа британского исследователя Майка О'Махоуни представляет собой краткое введение в биографию этого Леонардо советской эпохи. Автор прежде всего сосредоточивает внимание на киноработах режиссера, на процессе их создания и на их восприятии современниками, а также на политическом, социальном и культурном контексте первой половины XX века, без которого невозможно составить полноценное представление о творчестве и судьбе Эйзенштейна.

Майк О'Махоуни

Публицистика
Эрик Сати
Эрик Сати

Эрик Сати (1866–1925) – авангардный композитор, мистик, дадаист, богемный гимнопедист Монмартра, а также легендарный Вельветовый джентльмен, заслуженно является иконой модернизма. Будучи «музыкальным эксцентриком», он переосмыслил композиторское искусство и выявил новые методы художественного выражения. Но, по словам Мэри Э. Дэвис, автора книги, «Сати важен не только для авангарда, но и для фигур, полностью вписанных в музыкальный мейнстрим – например, для Клода Дебюсси и Игоря Стравинского», а его персона давно заняла особое место в музыкальной истории человечества.Настоящая биография не только исследует жизнь композитора, но и изучает феномен «намеренного слияния публичного образа и художественного дара» Сати, а также дает исчерпывающий портрет современной ему эпохи.

Мэри Э. Дэвис

Музыка / Научпоп / Документальное

Похожие книги

Истина в кино
Истина в кино

Новая книга Егора Холмогорова посвящена современному российскому и зарубежному кино. Ее без преувеличения можно назвать гидом по лабиринтам сюжетных хитросплетений и сценическому мастерству многих нашумевших фильмов последних лет: от отечественных «Викинга» и «Матильды» до зарубежных «Игры престолов» и «Темной башни». Если представить, что кто-то долгое время провел в летаргическом сне, и теперь, очнувшись, мечтает познакомиться с новинками кинематографа, то лучшей книги для этого не найти. Да и те, кто не спал, с удовольствием освежат свою память, ведь количество фильмов, к которым обращается книга — более семи десятков.Но при этом автор выходит далеко за пределы сферы киноискусства, то погружаясь в глубины истории кино и просто истории — как русской, так и зарубежной, то взлетая мыслью к высотам международной политики, вплетая в единую канву своих рассуждений шпионские сериалы и убийство Скрипаля, гражданскую войну Севера и Юга США и противостояние Трампа и Клинтон, отмечая в российском и западном кинематографе новые веяния и старые язвы.Кино под пером Егора Холмогорова перестает быть иллюзионом и становится ключом к пониманию настоящего, прошлого и будущего.

Егор Станиславович Холмогоров

Искусствоведение
Искусство жизни
Искусство жизни

«Искусство есть искусство жить» – формула, которой Андрей Белый, enfant terrible, определил в свое время сущность искусства, – является по сути квинтэссенцией определенной поэтики поведения. История «искусства жить» в России берет начало в истязаниях смехом во времена Ивана Грозного, но теоретическое обоснование оно получило позже, в эпоху романтизма, а затем символизма. Эта книга посвящена жанрам, в которых текст и тело сливаются в единое целое: смеховым сообществам, формировавшим с помощью групповых инсценировок и приватных текстов своего рода параллельную, альтернативную действительность, противопоставляемую официальной; царствам лжи, возникавшим ex nihilo лишь за счет силы слова; литературным мистификациям, при которых между автором и текстом возникает еще один, псевдоавторский пласт; романам с ключом, в которых действительное и фикциональное переплетаются друг с другом, обретая или изобретая при этом собственную жизнь и действительность. Вслед за московской школой культурной семиотики и американской poetics of culture автор книги создает свою теорию жизнетворчества.

Шамма Шахадат

Искусствоведение
Учение о подобии
Учение о подобии

«Учение о подобии: медиаэстетические произведения» — сборник главных работ Вальтера Беньямина. Эссе «О понятии истории» с прилегающим к нему «Теолого-политическим фрагментом» утверждает неспособность понять историю и политику без теологии, и то, что теология как управляла так и управляет (сокровенно) историческим процессом, говорит о слабой мессианской силе (идея, которая изменила понимание истории, эсхатологии и пр.наверноеуже навсегда), о том, что Царство Божие не Цель, а Конец истории (важнейшая мысль для понимания Спасения и той же эсхатологии и её отношении к телеологии, к прогрессу и т. д.).В эссе «К критике насилия» помимо собственно философии насилия дается разграничение кровавого мифического насилия и бескровного божественного насилия.В заметках «Капитализм как религия» Беньямин утверждает, что протестантизм не порождает капитализм, а напротив — капитализм замещает, ликвидирует христианство.В эссе «О программе грядущей философии» утверждается что всякая грядущая философия должна быть кантианской, при том, однако, что кантианское понятие опыта должно быть расширенно: с толькофизикалисткогодо эстетического, экзистенциального, мистического, религиозного.

Вальтер Беньямин

Искусствоведение
Дягилев
Дягилев

Сергей Павлович Дягилев (1872–1929) обладал неуемной энергией и многочисленными талантами: писал статьи, выпускал журнал, прекрасно знал живопись и отбирал картины для выставок, коллекционировал старые книги и рукописи и стал первым русским импресарио мирового уровня. Благодаря ему Европа познакомилась с русским художественным и театральным искусством. С его именем неразрывно связаны оперные и балетные Русские сезоны. Организаторские способности Дягилева были поистине безграничны: его труппа выступала в самых престижных театральных залах, над спектаклями работали известнейшие музыканты и художники. Он открыл гений Стравинского и Прокофьева, Нижинского и Лифаря. Он был представлен венценосным особам и восхищался искусством бродячих танцоров. Дягилев полжизни провел за границей, постоянно путешествовал с труппой и близкими людьми по европейским столицам, ежегодно приезжал в обожаемую им Венецию, где и умер, не сумев совладать с тоской по оставленной России. Сергей Павлович слыл галантным «шармером», которому покровительствовали меценаты, дружил с Александром Бенуа, Коко Шанель и Пабло Пикассо, а в работе был «диктатором», подчинившим своей воле коллектив Русского балета, перекраивавшим либретто, наблюдавшим за ходом репетиций и монтажом декораций, — одним словом, Маэстро.

Наталия Дмитриевна Чернышова-Мельник

Биографии и Мемуары / Искусствоведение / Документальное