Деревянные глаза. Десять статей о дистанции

Что есть человек и какая есть разница между ним и любыми растениями, между ним и прочими животными, встречающимися в природе? Конечно же, нет никакой разницы. Как и они, он прозябает, по воле случая, на земной поверхности; как и они, он рождается, размножается, растет и приходит в упадок; как и они, он достигает старости и уходит в небытие по наступлении известного срока, положенного природою всякому животному виду, в зависимости от строения его органов. Если <…> испытующему взору философа оказывается невозможно уловить какую бы то ни было разницу [между человеком и животным], тогда, следовательно, убивать животное и убивать человека будет одинаково преступно; и в том и в другом поступке одинаково мало зла; мы усматриваем разницу между одним и другим лишь в силу предубеждений нашей гордыни. <…> Если вечное существование живых организмов невозможно для природы, то, стало быть, их уничтожение оказывается одним из законов природы. <…> В ту секунду, как большое животное испускает дух, образуются мелкие животные: жизнь этих мелких животных есть не что иное, как одно из необходимых следствий, обусловленных умиранием большого животного. Посмеете ли вы сказать, что одно животное дороже природе, чем другое?[598]

3. Сада иногда рассматривали как злокачественный, однако логически неизбежный, итог Просвещения; такая аргументация была предложена уже в 1801 году писателем-реакционером Шарлем де Пужансом[599]. Но для интеллектуальных и политических сторонников Реставрации самой очевидной мишенью был не Сад, а Дидро. В своей известнейшей книге «Гений христианства» Франсуа Рене де Шатобриан по-новому рассказал историю об убийце, отправляющемся из Европы в Китай. «Расстояние и время обладают способностью ослаблять всякие чувства, всякое раскаяние, даже вызванное преступлением», – утверждал Дидро; совесть не заявляет о себе, если нет страха перед наказанием. Эти слова вызвали у Шатобриана пылкую отповедь: