Деревянные глаза. Десять статей о дистанции

История о мандарине затрагивала лишь тему пространственной удаленности. Юм в своем «Трактате» рассмотрел гораздо более широкий вопрос – вопрос о «смежности и разделенности в пространстве и времени», который, как мы знаем, ставился уже Аристотелем:

Мы видим, что в обыденной жизни люди по преимуществу заняты теми объектами, которые не очень удалены от них в пространстве или времени, и наслаждаются настоящим, предоставляя то, что очень далеко от них, случаю и судьбе. Заговорите с человеком о том, что ожидает его спустя тридцать лет, – он не станет вас слушать; заведите разговор о том, что случится завтра, – и вы тотчас привлечете его внимание. Нас больше огорчает, если разобьется какое-нибудь зеркало, когда мы у себя дома, чем огорчила бы гибель дома в огне, если бы мы путешествовали и находились от него на расстоянии сотен лиг.

В своей «Теории нравственных чувств» (1759) Адам Смит развил наблюдения Юма, утверждая, что только «чувство равенства и справедливости» может внести поправку в естественный эгоизм всех наших переживаний. Смит описал этот эгоизм с помощью притчи, содержавшей отклик на недавнее землетрясение в Лиссабоне (1755). Не исключено, что эта притча была косвенно вдохновлена рассказом Дидро об убийце, убегающем в Китай:

Предположим, что обширная Китайская империя с ее миллионным населением внезапно проваливается вследствие землетрясения, и посмотрим, какое впечатление произведет это ужасное бедствие на самого человеколюбивого европейца, не находящегося ни в каких отношениях с этой страной. Я полагаю, что он прежде всего опечалится таким ужасным несчастьем целого народа; он сделает несколько грустных размышлений о непрочности человеческого существования и суете всех замыслов и предприятий человека, которые могут быть уничтожены в одно мгновение. Если он одарен философским складом ума, то может высказать свои соображения о последствиях такого события для европейской торговли и даже для торговли прочих стран мира. По окончании же своих философских рассуждений, выразив все, что было вызвано его человеколюбием, он опять обратится к своим делам и к своим удовольствиям или же отдастся отдохновению с таким спокойствием и равнодушием, как будто катастрофы вовсе и не случилось. <…> Если бы на следующий день ему должны были отрезать палец, то он не спал бы целую ночь; и если только землетрясение угрожает не той стране, в которой он живет, то погибель многих миллионов людей не нарушит его сна и менее опечалит его, нежели самая ничтожная личная неудача[607].

Юм, со своей стороны, даже не упоминает о такой вещи, как симпатия, которая для него тесно связана с нравственностью. Но он вводит следующее различение: