Державю. Россия в очерках и кинорецензиях

В конце апреля, когда подсыхало, начиналась эпидемия костров (сигналом служил субботник 22 апреля с уборкой зимнего мусора). В кострах пекли картошку (в золе, в огонь не бросать, соль вынести в спичечном коробке), швыряли шифер и ампулы с йодом для взрывчиков. Пачка из восьми ампул стоила в аптеке 16 копеек — бросовые деньги, — а хлопок от каждой был мировецкий. С апреля в травмопункты начинали поступать дети с ожогами.

Конец мая — пора брызгалок. Их делали из пластмассовых флаконов для шампуней и растворителей: в пробке сверлилась дыра, от которой зависели сила и дальность струи. Из хорошего баллона человека окатывало насквозь за пару секунд. Важен был доступ к воде: домой наполнять «пузырь» не набегаешься, — так что поливальные краны и вентили ценились особо. К моменту расхода по домам сухими оставались одни кеды.

Девочки играли в классики и в резиночку, а по углам закапывали секретики: накрывали фантики или сухие цветочки осколком цветного стекла, а после через него любовались. Мальчишки тайники разоряли и ржали похабно, дураки дурацкие.

Зимой наступал хоккей — играли без коньков (залитых коробок — по пальцам пересчитать), клюшками, обмотанными черной изолентой по древку для удобного хвата, а по крюку — чтоб не ломалась. Когда мамы и автомобилисты начинали особенно пыхтеть на тяжелую шайбу, которая либо убьет, либо дверь продавит, переходили на теннисный мячик.

Все прошло, все умчалося с ростом прайвеси и дистанции меж людьми. Даже Визбор в дворовой балладе звал свое поколение «рудиментом в нынешних мирах» — притом, что «нынешними» миры были полвека назад.

Двор как субкультура был наследием сельского уклада. С 50-х массово переселенная в городские пятиэтажки деревня принесла с собой в спальные районы повышенный градус коммуникации. Свадьбы вечно выплескивались наружу с гармошками-частушками — от которых городские мамаши старались подальше утащить чад, моментально запоминающих, как «наш петух соседню курицу к заборчику прижал». Хоронили тоже миром и вечеряли миром. Работяги за столиками по-старозаветному дулись в домино, пока по ночам за теми же столиками не повадились «приносить и распивать», — что и привело к их повсеместному сносу. Позже, с наступлением эры «жигулей», отцы стали дружить гаражными кооперативами, мамы — малышней в песочнице, тетки — рецептами (кулинарно-медицинскими), собачники — утренними променадами, а дети — игрой в салки, прятки, жопки[27], вышибалы и в слона[28]. Коренных индивидуалистов двор до крайности бесил попреками, почему плохо учишься и почему до сих пор не женился, — но таких в России всегда было немного.

Коммунальная, как говорится, была страна.

Школьный словарь-памятка

КИД, Клуб интернациональной дружбы — общество, выросшее, вероятно, из МОПРа — Международной организации помощи борцам революции. При позднем социализме занималась оформлением стендов о дружбе с непременным цветиком-семицветиком ЮНЕСКО (в те годы цвета радуги символизировали не ЛГБТ-сообщество, а межрасовую солидарность) и организацией зарубежной переписки. «У нас общественная работа, мы с югославами переписываемся!» — огрызались на все претензии руководящие девочки. В спецшколах переписку поощряли как способ попрактиковаться в профильном языке, в обычных списывались по-русски со странами советского блока — практикуя уже адресатов. «Мчатся письма с почтовыми марками, дружат Тани и Маши с болгарками. И растет эта дружба заочная — пионерская, пылкая, прочная!» — писала всесоюзная няня Агния Барто.

Стенгазета — рудимент школы 20-х, когда стенная печать выполняла функции дацзыбао. Тогда передовицы с обязательствами, рапорта о школьной жизни и карикатуры на шалопаев и жухальщиков делались искренне и с чувством. Уже в послевоенной школе стенгазета превратилась в нагрузку: заметки переписывались с прошлогодних, а рисунок был на все школы один: обормот верхом на двойке в правом нижнем углу. Скучающие посетители только его и рассматривали — как наглядную агитацию против гриппа в поликлиниках.

Промокашка — вкладыш в тетрадь, наследство эпохи перьевых ручек. Свеженаписанную строку следовало промокнуть впитывающим листком, чтоб не смазать рукой еще не засохшие чернила. Делалась из ворсистой бумаги с зубчиками по краям, чтоб не поранить руку (хотя пораниться такой было категорически невозможно, она напоминала дешевую туалетную). Поскольку часто использовалась для расчетов в столбик, было решено оставить ее и в постчернильные времена. Недисциплинированные дети рисовали на ней рожи и глупости. С приходом мании плеваться из трубочек жеваной бумагой промокашка стала незаменимой: лучшие катышки жевались именно из нее.