Галстук был из темно-рыжего, реже красного шелка, назывался «алым», считался частицей знамени и вязался специальным квадратным узлом. Выглядел равнобедренным треугольником с минимальным «бедром» типа банданы, и хвостики было удобно наматывать на палец и ручку — так что к праздникам он требовал глажки. В школьные дни этим занималась мама, в лагерях — специальные девочки в тихий час собирали по спинкам кроватей. Перед глажкой галстук надлежало намочить, при первом же проходе утюгом получалась идеальная шелковистая поверхность. Был негласный запрет вязать галстук на голую шею, только под воротник — ни-почему, считалось западло. За этим следили сами, без всяких вожатых отсылая оболтусов переодеваться к линейке.
Миф о том, что лагерь состоял из сплошной муштры в пионерской форме, придуман теми, кто там ни разу не был (проверено на знакомых из киносреды). В действительности форму надевали трижды за смену — на открытие, закрытие и траурную линейку 22 июня. Утренние же и вечерние линейки с подъемом-спуском флага проходили в повседневке и имели банальный смысл лишний раз пересчитать детей. Пропагандистская нагрузка тоже была побочной: просто родители работали, а дедушек-бабушек повыбило в войну, либо они, надорвавшись, угасли в первые послевоенные десятилетия — детей 60-х годов рождения просто не с кем было оставить на лето. Живучесть же легенды происходит оттого, что кинематограф был вполне благополучной средой, выжившей в эвакуации и сохранившей наследственный снобизм по отношению к государству и населяющим его правоверным плебеям.
Сама детская полувоенная организация была скопирована в 20-е с американского бойскаутского движения — заимствовав оттуда и слово «пионер», и цветной галстук, и нашивки с речевками, и даже салют (в США это обычная войсковая честь флагу, при которой ладонь прикладывается к голове не сбоку, а к брови под углом). К старым мобилизационным временам относится и двуединый ритуальный клич «Будь готов!» — «Всегда готов!».
Форма состояла из белой рубашки с наплечным шевроном (звезда и языки пламени на лимонном фоне), для девочек — еще и белые банты плюс синяя плиссированная юбочка поверх белых колгот (очень, очень секси). Знамя на сбор и открытие лагеря выносила знаменная группа в белых перчатках — мальчик-знаменосец и две девочки «под салютом» спереди и сзади. Тройке не полагалось двигаться по косым траекториям — поэтому она чеканно поворачивала под прямым углом, красиво было. Дружина при этом стояла «под салютом», если затягивалось — хитрецы норовили положить уставшую руку на плечо соседу, но тот стряхивал: нечего.
Пионерия имела свою параллельную «беспартийным» старостам бюрократию, которая, как любая идеологическая верхушка, котировалась выше. Избирались председатели совета отряда, а по школе и лагерю — совета дружины. Совет заседал в пионерской комнате, решая организационные и дисциплинарные вопросы и будучи предтечей парткомов. Процессом рулила старшая пионервожатая — чаще всего миловидная барышня, провалившаяся в институт и нарабатывающая стаж до следующих экзаменов. Старшеклассники на переменах любили бегать к ним в гости трепаться, пикироваться и дудеть в горн. В кино их обычно изображали суетливыми и подобострастными к начальству курицами — в реальности старшая вожатая в школе и лагере была довольно самостоятельной фигурой, на которую директора спихивали кучу надзорных функций и потому сильно от них зависели.
В седьмом классе до срока повзрослевшие, но еще не достигшие комсомольского возраста девочки начинали прятать галстук в сумку — с этим боролись, но вяло: поверх округляющегося бюста пионерский символ выглядел довольно развязно (вожатые не в счет, у них работа такая; да и галстук их декоративный, потому как все давно в комсомоле).
Школьная пионерия была лишней нагрузкой: и без нее забот хватало. Зато лагерная — воистину благородным ритуалом. Все же сосредоточенный горнист, всеобщий любимец в рассветных лучах — это было здорово. И повести Крапивина в «Пионере» с продолжением и картинками Ю. Медведева. И аккуратно сложенный, приятный на ощупь квадратик галстука в кармане.
Если религии подобает быть величественной и красивой — пионерская такою определенно была.
В 12 лет человек понимает все
Крапивин не входит в святцы детской литературы и не стоит на заветной полке Незнаек, Буратин и Хоттабычей.
Эту полку собирают взрослые в поисках, что бы почитать маленьким. Там не бывает реального зла, только гиперболически сказочное.