Десять негритят

I'm glad to say they did not condone her behaviour."	К счастью, они тоже не пожелали потворствовать ей.
Vera said, staring at Miss Brent: "What happened?"	- И что с ней сталось? - Вера смотрела во все глаза на мисс Брент.
"Naturally I did not keep her an hour under my roof.	- Разумеется, я не захотела держать ее дальше под своей крышей.
No one shall ever say that I condoned immorality."	Никто не может сказать, что я потворствую разврату.
Vera said in a lower voice: "What happened - to her?"	- И что же с ней сталось? - повторила Вера совсем тихо.
Miss Brent said: "The abandoned creature, not content with having one sin on her conscience, committed a still graver sin. She took her own life."	- На ее совести уже был один грех, - сказала мисс Брент. - Но мало этого: когда все от нее отвернулись, она совершила грех еще более тяжкий - наложила на себя руки.
Vera whispered, horror-struck: "She killed herself?"	- Покончила жизнь самоубийством? - в ужасе прошептала Вера.
"Yes, she threw herself into the river."	- Да, она утопилась.
Vera shivered.	Вера содрогнулась.
She stared at the calm delicate profile of Miss Brent. She said:	Посмотрела на бестрепетный профиль мисс Брент и спросила:
"What did you feel like when you knew she'd done that?	- Что вы почувствовали, когда узнали о ее самоубийстве?
Weren't you sorry?	Не жалели, что выгнали ее?
Didn't you blame yourself?"	Не винили себя?
Emily Brent drew herself up. "I?	- Себя? - взвилась Эмили Брент.
I had nothing with which to reproach myself."	- Мне решительно не в чем упрекнуть себя.
Vera said: "But if your - hardness - drove her to it"	- А если ее вынудила к этому ваша жестокость? -спросила Вера.
Emily Brent said sharply: "Her own action - her own sin - that was what drove her to it.	- Ее собственное бесстыдство, ее грех, - вот что подвигло ее на самоубийство.
If she had behaved like a decent modest young woman none of this would have happened."	Если бы она вела себя как приличная девушка, ничего подобного не произошло бы.
She turned her face to Vera.	Она повернулась к Вере.
There was no self-reproach, no uneasiness in those eyes. They were hard and self-righteous.	В глазах ее не было и следа раскаяния: они жестко смотрели на Веру с сознанием своей правоты.
Emily Brent sat on the summit of Indian Island, encased in her own armour of virtue.	Эмили Брент восседала на вершине Негритянского острова, закованная в броню собственной добродетели.
The little elderly spinster was no longer slightly ridiculous to Vera.	Тщедушная старая дева больше не казалась Вере смешной.
Suddenly - she was terrible.	Она показалась ей страшной.