Детектив и политика 1990 №6

— Это к лучшему, — сказал Спецкор и, затушив сигарету о мокрый снег, поднялся со скамейки. — Значит, завтра будет тепло.

— Ты думаешь? — спросила Боец. — А нам говорили, что месяц — к заморозкам.

— Мало ли чему вас учили. Сегодня все не так, как вчера. А завтра — не так, как сегодня.

— Жаль, что ты уходишь, — сказала она. — Мы могли бы еще о чем-нибудь поговорить.

— Все впереди. И это, поверь, не лучший твой вечер…

Уже оказавшись на той стороне улицы, он вдруг обернулся и крикнул: "А если хочется плакать, ты плачь". Боец кивнула — так ему показалось.

До своей мансарды он добрался уже далеко за полночь. И уже засыпая, краешком убегающего сознания ощутил на своем лице едва заметное дуновение ветра. Словно летящая в небе душа посылала ему оттуда невидимые флюиды любви.

VIII

Сегодня, в день святого Ионы, майор позволил себе немного расслабиться или, как это он называл на английский манер, релаксировать. Святой Иона был покровителем майора. Алюминиевую ладанку с его изображением он всегда носил на шее и даже на ночь не снимал. После вечернего обхода госпиталя майор выпил сто граммов спирта из полиэтиленового стаканчика, в которых обычно больные принимают микстуру. А потом, через час примерно, еще сто пятьдесят. Закусывать ему было нечем, и поэтому он запил спирт жидким кофе, который лейтенант медицинской службы готовил на лабораторной горелке в соседней комнате, и засмолил сырую папироску "Карпат".

С тех пор как его назначили комендантом военного госпиталя, майор был дома всего шесть часов. И от дома он совсем отвык. Теперь он спал, не снимая военного кителя, часто забывал побриться, а ел от случая к случаю. Чаще вообще не ел. Только дул жидкий кофе и курил отсыревшие сигареты. О доме он вспомнил только однажды, когда в городе стихли бои. Он явился туда среди ночи, да так и остался, согревая собой озябнувшую от одиночества и страха жену.

Майор не рассказывал ей, конечно, о том, что видел и чувствовал в эти дни. Она сама догадалась. Так несло от него мертвечиной.

Странное дело, но именно мертвецами, а не штурмами, захватами и декретами обозначилась для майора революция декабря. Именно мертвецами отмерял он все ее этапы.

Первых начали привозить еще при Сапожнике. Это был период демонстраций, гнева толпы. И все, кого в тот день складывали на кафельном полу госпитального морга, были этой толпой раздавлены.

Потом наступило затишье. И хотя в городе шла стрельба, грохотали танки, а над самыми крышами домов зависали военные вертолеты, ни мертвых, ни даже раненых в госпиталь не поступало. Вскоре выяснилось, что убитых бросали в грузовики и микроавтобусы, а затем отвозили их в неизвестном направлении и там зарывали бульдозерами.

Но вскоре морг вновь наполнился трупами. Их было так много, что они уже не помещались на прозекторских столах, ни в холодильнике, ни на полу. Приходилось складывать штабелями. Ранения были всякие, но у большинства — в голову. Работали снайперы.

Принимая машины с убитыми, майор всякий раз боялся, что увидит здесь кого-нибудь из близких или родных, и всякий раз вглядывался в застывшие лица. Но святой Иона, видно, и в самом деле хранил майора: эти лица были ему не

знакомы. Только однажды сердце его чуть было не оборвалось в пустоту, когда среди груды мертвых детей заметил куртку своего тринадцатилетнего сына. Он перевернул труп мальчика навзничь и облегченно вздохнул, он даже сказал про себя "слава Богу!". Это был чей-то чужой сын. Чужое, не его горе.

С тех пор всякий день, перед тем как завалиться спать хотя бы на пару часиков, майор мыл руки одеколоном. Но стойкий запах мертвых детей не исчезал и преследовал его даже во сне. А сны его были тревожны. И чтобы убить в себе даже сны, он украдкой наливал себе спирта в полиэтиленовые стаканчики. С каждым разом все больше и больше. Теперь он не засыпал. Он просто вырубался.

Спецкор притащил с собой в госпиталь водки. Так они условились с майором по телефону. Еще он взял с собой шесть пачек хороших сигарет — солдатам. В этом городе сигареты и выпивка были для иностранцев вроде пропуска. С ними пускали везде. Чтобы снять свой известный репортаж из подземных лабиринтов Сапожника, ребята из CNN выложили охране два ящика виски "Teacher's", а ребята из ТАСС давали взятки "Столичной". В засекреченном Городе Луны, где еще несколько недель назад люди немели от страха, а наемные филеры писали доносы даже на тех, кто глядит на портреты Сапожника без подобаемого почтения, развязать коснеющие языки можно было только таким вот образом. И это считалось нормальным.

Майор не спал. Прислонившись спиной к холодильнику с яркими наклейками французского Красного Креста и символикой Европейского сообщества, он смотрел по телевизору какую-то английскую мелодраму.

— Ты только посмотри, какие у нее сиськи, — сказал майор усатому капитану в желтом бушлате и с коротким автоматом в руках, когда одна из героинь вошла в ванную комнату, — неужели у всех англичанок такие!

— Ты посмотри, какая ванна, — пробурчал в ответ капитан. — Вот бы мне в такую. Я бы оттуда неделю не вылезал.