Детектив и политика 1992 №1(17)

Тому надо было честно сказать, что велось контрнаблюдение «с целью выявления возможных фактов расшифровки агента и явочной квартиры», как это было указано в задании «семерке». Или хотя бы соврать что-нибудь по поводу охраны Фимы от происков агентов международного империализма. Но, видимо, Петр Захарович за праздники здорово сдал.

— Т-ты что? К-какая, к хренам, «наружка»? — заикаясь переспросил он, поднимая руки вверх и прикрывая уши плечиками элегантного финского пиджака.

— «Уазик» с двумя мужиками, белая «Волга» с красивой женщиной и, кажется, «жигуленок» цвета белой ночи.

«Жигуль» пролетел по Колокольникову переулку за три минуты до появления «волжанки», вписавшись в схему наружного наблюдения, как представил ее себе Фима.

— Нет, никого я за тобой не посылал. Может, это твои дружки тебя выследили? Ну-ка, расскажи поподробнее.

Записывая в блокнот номера машин и приметы пассажиров, Тараскин в душе материл наружных разведчиков и предвкушал грандиозный скандал, который он им устроит во время сегодняшней выпивки. А сердце интригана шептало ему: «Не переживай. Эти ребята как минимум полгода будут помнить о своем провале и о том, что ты их прикрыл. Разве это не гарантия того, что впредь твои задания они будут предпочитать всем другим?»

Когда и агент, и сердце умолкли, Тараскин закрыл блокнот и огласил свои выводы:

— Думаю, Фима, что ты наблюдал цепочку отдельных, не связанных между собой событий. Но мы обязательно проверим эти факты. А за бдительность благодарю. Молодец. Будь так же внимателен и впредь.

«Ну и несет же от него! — думал Фима, пока капитан, сунув блокнот в карман своей новенькой голубой сорочки, рассказывал ему анекдоты про конспирацию и реорганизацию в КГБ. — Похоже, что скоро этот полукровка сделает из меня антисемита. Интересно, много ли у них евреев? Если все такие, как этот, у сионизма — блестящее будущее. Насколько еврей импозантен в трезвости, настолько в запое он глуп и слюняв. У этого вечно губы мокрые и пенки в уголках рта. Как с ним жена спит? Наверное, когда он ее целует, она о „дне чекиста“ думает. Так у них день получки называется».

— Простите за нескромный вопрос, Петр Захарович, но сколько вы получаете? — неожиданно для собеседника спросил он.

Тараскину не нравился этот дотошный жгучий брюнет с бездонными голубыми глазами. Всякий раз, когда Петр Захарович в них смотрел, ему казалось, что ноги его сводит судорога и он начинает медленно погружаться в горько-соленую бездну иронии. В таких случаях он прищуривал свои зерцала — мутные от систематической пьянки и многолетнего копания в чужих делах, — поворачивал голову вправо градусов на сорок и, косясь на агента из этой позиции, начинал врать или говорить пошлости.

— Чего это ты вдруг о деньгах заговорил? — вопросом на вопрос ответил наставник. На этот раз он изменил тактику: встал, снял пиджак, повесил его на спинку стула, снова сел и уперся глазами в розовую скатерть. Он сразу догадался, к чему клонил агент. Тараскин судорожно шарил в мозгах в поисках лапши, которую ему надо было срочно повесить на уши этому пацану. Словно это он, Тараскин, писал ублюдочные приказы, заставлявшие опер-состав экономить на агентуре. Послать бы сейчас этого нищего к Андропову и посмотреть, как потом будет выглядеть председатель.

Петр Захарович чувствовал себя как карась на сковородке. Фима равнодушно бросил в него щепотку соли:

— Так ведь друзья мы с вами и соратники. А я при этом всего лишь за полсотни в квартал ратоборствую…

Капитан ослабил на шее слегка засаленный в узелке красный галстук и принялся расстегивать воротник сорочки, одновременно выдавливая из себя то единственное, что ему удалось отыскать в долговременной чекистской памяти:

— Мы с тобой оба за идею вкалываем. — Ему никак не удавалось продеть пуговицу через узковатую петельку. — Ты с заграничных подачек раза в три больше чем я имеешь, а я не лезу к тебе с интимными вопросами.

— Видно, вы меня с каким-то другим агентом путаете, Петр Захарович. Не та я персона, чтобы меня заграница кормила. Вы почитайте мое дело повнимательнее — там про меня все написано.

— Какое еще дело? О чем ты говоришь? Хорошо, на следующую встречу зелененькую принесу. Вот дружков твоих заломаем, тогда что-нибудь посущественнее изобразим. Ты только старайся, дружок, старайся. Когда последний раз у Марика был? — Он наконец расстегнул ворот рубашки и скрестил короткие руки на груди.

— Двух недель не прошло, — ответил Фима.

— Так не годится. Так он скоро твое лицо забудет. Сегодня же созвонись с ним. Скажи, что неплохие книжки из-за бугра получил.

Петр Захарович достал из потертого желтого портфеля четыре томика в ярких блестящих обложках и положил их на стол перед агентом:

— На-ка вот несколько за наш счет.

— Не из моей ли почты конфискованы? — поинтересовался тот.