Детектив и политика 1992 №1(17)

— Эту тему мы непременно продолжим как-нибудь в другой раз. Сегодня, к сожалению, мое время ограничено. Вот тебе авторучка. Бумага, как всегда, в секретере. Пиши, а я покамест чайку заварю. Хозяйка к дочери укатила, сегодня ухаживать за нами некому.

— Мне, как обычно, покрепче и с лимончиком, если можно.

Чуть живой и сильно пересоленный карась спрыгнул наконец со сковороды и заскользил из комнаты, не сомневаясь, что в тридцать седьмом все было бы иначе.

Белокрылый клест

(Стихотворение агента „Циник“, приобщенное к его личному делу)

Белокрылый клест — птица невеликая.
Как и жизнь моя, мелкая и дикая.
Юркий клест клевал зернышки еловые,
Я себя ругал за дела бедовые,

И корил тайгу за тоску зеленую,

И кричал земле в душу опаленную.
Что мелки собой птицы белокрылые.
Что полна тайга скитами унылыми.
\
Плакала тайга красными закатами.
Жгли ее скиты молнии патлатые
И крошил мне клест на плечи холодные
Вместе с шелухой думы безысходные.

Резолюция начальника отдела: „Хабалову, Тараскину. Переговорите с 5-й службой о возможности опубликовать что-нибудь из стихов агента. Э.Губанов“.

Капитаны

После недавнего назначения заместителем Хабалова Петр Захарович, можно сказать, не вылезал из кабинета старого собутыльника и непосредственного начальника. С утра он уже хлопотал там по хозяйству, и минут через пятнадцать после начала рабочего дня два капитана пили крепко заваренный чай или кофе — в зависимости от степени осознания ими окружающей действительности.

Когда было слишком тяжело, после короткого перекура шли в одну из многочисленных в округе пивных точек. Около одиннадцати в любой из них можно было встретить немало оперативников из самых разных отделов, служб и управлений. Общность интересов способствовала сближению подразделений и оперативному взаимодействию между ними. Во всяком случае уже через пять минут после захода два капитана вкушали пенящееся блаженство из тяжелых запотевших кружек.

Так было и на этот раз.

На подоконнике на лоскуте грубой оберточной бумаги отливали бронзой куски разорванной руками ставриды холодного копчения. Рыбку взяли по дороге, как и ржаной хлеб, от которого они отламывали хрустящие душистые корочки и вслед за ставридой отправляли в горящие с похмелья желудки, сладко причмокивая при этом лоснившимися от рыбьего жира губами.

Легкий кайф и единение с коллективным подсознанием завсегдатаев питейного заведения располагали к решению самых насущных вопросов, входивших в компетенцию контрразведки. По причине отсутствия вышеозначенных условий в кабинете начальника отделения попытка Тараскина поговорить с Хабаловым о Цинике за чашкой кофе потерпела провал. Зато после второй кружки пива, способствовавшего слиянию чекистского духа с аурой зала, Аркадий Алексеевич уже без посторонней помощи поднял интересовавшую его заместителя проблему:

— Похоже, что Губанов всерьез решил сделать из твоего Циника мировую известность. Как ты сам-то на это смотришь?

— Ему сверху видней, — вдруг безразлично ответил Петр Захарович, у которого та же доза почему-то вызвала обратную реакцию.

— Будешь возвращаться, загляни на четвертый этаж к идеологам. Пусть пораскинут мозгами.

— Вас понял, мой капитан. Но не мешало бы по этому поводу издать предваряющий телефонный звон на вашем недосягаемом для нас уровне. Ваши связи с Пятой службой сулят неповторимый успех любой совместной операции.

— Бутылку ставишь?

— Так вместе же вчера весь ресурс промотали! — воскликнул Тараскин, размашисто очерчивая пивом и ставридой контуры исчерпанного ресурса.

— Займи у Градова.

— Шеф, он в кабаке больше нас выложил и потом за такси платил, когда нас по домам растаскивал.

— Крепкий мужик, — кивнул головой Аркадий Алексеевич, не подавая виду, что эти фрагменты вчерашнего вечера начисто стерлись в его памяти. — А ты вот змия трескаешь, как сапожник, и, как сапожник, себя ведешь, — констатировал он, удаляясь от темы вчерашнего финала. — На хрена ты в оркестре дебош устроил? Просто счастье, что мент знакомым оказался!

— Я не сапожник, а капитан советской контрразведки. И „семь сорок“ принципиально слышать не желаю из-за несложившихся отношений между СССР и Израилем.

— Говно ты и сачок, — продолжал Хабалов с присущей приятелям откровенностью. — Ни плясать, ни работать не желаешь. Вся страна, — он ткнул пивной кружкой в сторону очереди к соску, — государственные планы перевыполняет, а ты за целый месяц ни одного толкового сообщения от своих агентов не получил.