Детектив и политика. Выпуск 3, 1989

— Я преподавала биологию в Бронксе. И однажды, объясняя учащимся систему локации у летучих мышей, вдруг поняла всю бессмысленность моего объяснения и замолчала на полуслове.

— В чем же заключалась бессмысленность?

— В летучих мышах. Их организм столь сложно устроен, что случайно появиться они никак не могли. Они не могли возникнуть и в результате естественного отбора, эволюции. Должна была быть иная причина. — Она подошла с ребенком на руках к двери в ванную. — Я поговорила с мужем, и мы на следующий же день вылетели в Израиль. Именно в тот день началась Шестидневная война, чудо свершилось, и бог, как и обещал, вернул нам Иудею и Самарию.

— А где ваш муж? — спросил я.

— Он умер, когда я еще носила Гади. Муж постился в пустыне Негев, и бог забрал его к себе. На следующий день я и родила.

— Тяжело же вам пришлось.

— Да нет. Я никогда не унываю. Когда я встаю утром, то меня не интересует, что я сама хотела бы сделать в этот день. Я спрашиваю бога, что мне делать. Атеисты — жалкий народ. Они не знают, чего хотят… Как только прополощете эти пеленки, можете идти.

В этот момент отворилась входная дверь, и в дом вбежало около полудюжины шумных ребятишек, говоривших и кричавших по-английски и на иврите. Ханна бросила настороженный взгляд в мою сторону. Положив ребенка в кроватку, она бросилась к входной двери, выкрикивая что-то на иврите. Вошедший молодой мужчина добродушно рассмеялся. Оставив пеленки, я поспешил за Ханной.

Это, очевидно, был Горди собственной персоной. Точнее говоря, Иисус. Он стоял посреди гостиной в белой свободной одежде и розовой ермолке, двое детей карабкались ему на спину, еще трое держались за ноги. Он опустил детей на пол, завертелся на месте, словно дервиш, потом лёг на пол и застыл в неподвижности, глядя в потолок.

— Ну что ж, мистер Вулф, вы достигли своей цели, — произнесла Ханна ледяным тоном. — Теперь вы можете передать ему послание от сестры.

— Конечно, конечно, выдавил я из себя, с трудом оправившись от потрясения. Кивнув Ханне, я вышел на улицу.

Но далеко я не ушел. Рядом было кафе, я сел за столик и заказал чай с мятой.

Долго мне ждать не пришлось. Минут через пять Иисус появился на улице в сопровождении все тех же детей. Красочное они являли зрелище — сумасшедший еврей в белых одеждах и полдюжины еврейских детей в арабском Хевроне! Наверняка ведь опасно. И тут я вспомнил, что Иисус прекрасно владеет оружием и подрывным делом.

Я подождал, пока они пройдут мимо, потом бросил на стол несколько монет и поспешил за ними.

— Куда вы направляетесь? — спросил я у Горди, поравнявшись с ним.

— Мы идем к могиле Иессея[13]. Пойдем с нами.

— Он сын Иессея, — сказал один из мальчиков, окружавших Горди, на ломаном английском языке.

— Нет. Я же говорил вам, что нет. Сыном Иессея был царь Давид.

— Нет, нет, нет. Ты — сын Иессея.

Горди повернулся ко мне.

— Сумасшедшие дети… А ну, побежали. — И они побежали по узкой извилистой улочке вверх, на вершину холма. Я тоже старался не отстать от Горди.

На бегу Горди прокричал:

— Некоторые думают, что и я сумасшедший. Но я не сумасшедший. Я просто счастливый.

— Чем же ты счастлив?

Горди остановился.

— Я счастлив тем, что все будет в порядке. Что все будут живы и в мире не будет боли и горя. — И он запел: — Не будет больше горя, не будет больше горя…

Мы поднялись на вершину холма. Там было небольшое еврейское поселение, обнесенное колючей проволокой, вход в которое охранял израильский солдат. Дети побежали мимо солдата на детскую площадку, а мы с Горди пошли дальше, к древней могиле. Могила представляла собой несколько старых камней и полуразрушенную стену.

Горди сразу же принялся молиться. По щекам его потекли слезы, словно смерть библейского патриарха была для него недавней потерей близкого человека. Слезы его вдруг иссякли, и он повернулся ко мне с детской улыбкой.

— Значит, Рашель просила тебя передать мне послание?

— Что-то вроде. — Я смотрел на него, поражаясь, как человек с таким нежным лицом и детским взглядом мог заложить бомбу в машину Джозефа Дамура. — Она беспокоится о тебе.

— Моя бедная сестра всегда беспокоится. Когда мы были детьми, она нервничала всякий раз, когда я уходил играть в мяч.

— А я слышал, что ты достаточно крепкий парень.

— Был. — Он засмеялся. — Я больше не хочу заниматься ничем подобным.

— Рад слышать, потому что твоя сестра переживает как раз из-за того, что кое-кто считает тебя виновным в убийстве Джозефа Дамура.

— Кого? — Он сорвал цветок и понюхал его.

— Джозефа Дамура, президента Арабо-американского общества дружбы… Его убили месяца два тому назад. В тот самый день, когда ты улетел в Израиль… Неужели ты никогда не слышал о нем?

— Может быть, и слышал, — ответил он совершенно спокойным голосом.

Тут прибежали дети и снова стали кружить около Горди, распевая что-то на иврите.

— Что они поют? — спросил я.

— Глупости. Стыдно говорить. Ты не знаешь иврита?

— Нет.

— Мы поем о сыне Иессея, — сказал один из мальчуганов по-английски.

— А ну пошли отсюда, — заорал Горди, и дети с криками понеслись вниз по склону.

— Это ведь похвала, они считают тебя царем Давидом.