— Послушайте… Может, у меня паранойя, но я заметил, как молодой человек, по виду араб, вышел из-за этого дерева и незаметно положил вон под тот стол маленький ящичек. Потом скрылся за теннисной площадкой.
— Под какой стол? — спросила она обеспокоенно.
— Вот под тот, — указал я рукой.
Она наклонилась и увидела футляр.
— Боже!
— Вот что, — сказал я, — вы идите и расскажите все консьержу. У них в стране, насколько я знаю, есть специально обученные люди для таких случаев, а я здесь посмотрю, чтобы никто случайно не тронул эту штуку.
— О'кэй. — Она быстро ушла.
Подождав пару минут, я вошел в здание гостиницы и нырнул в мужской туалет. Войдя в кабинку, я заперся изнутри и через небольшую щелочку стал следить за входной дверью. Не прошло и пятнадцати секунд, как в туалете появился мужчина в панаме. Он подошел к раковине и принялся мыть руки, медленно, палец за пальцем. Потом снял панаму и начал тщательно расчесывать свои жидкие волосы.
Прошло, наверное, минут пять, и я услышал пронзительную сирену машины иерусалимского дивизиона по борьбе с террористами. Служителя туалета как ветром сдуло. Мужчина стал судорожно оглядываться на дверцу моей кабинки, но затем побежал вслед за служителем.
Я встал на унитаз, открыл окно с матовым стеклом и вылез на улицу.
Оказавшись в боковом проулке, я подбежал к дежурному на автомобильной стоянке.
— Где ваш пригласительный?
— Черт… потерял где-то… тут такое творится.
— Какая у вас машина?
— Голубая "тойота".
Дежурный выбрал нужный мне ключ из большой связки и показал рукой, где стоит моя машина. Подбегая к ней, я заметил, как за забором робот вытаскивал из-под стола футляр с трубой. Гости попрятались кто куда.
Через десять секунд я уже ехал от гостиницы "Царь Давид" в направлении силомского шоссе. Но вскоре я передумал и развернул машину. У меня было еще одно, более неотложное дело. Поменяв в проулке номера на моей "тойоте" (новые пришлось позаимствовать со стоящего неподалеку "ситроена"), я отправился на улицу Йеллин.
Я сумел пробраться в кабинет Иуды Липски в Институте предотвращения нового геноцида в два часа шестнадцать минут ночи. Хотя он был одной из самых привлекательных мишеней для террористов всего мира и достаточно надежно охранялся, мне это удалось осуществить относительно просто. Времени у меня было в обрез. Что же я хотел найти? Доказательства связи Иуды Липски и Менаше Канделя? А зачем? Человек, назвавший себя Ицхаком, безусловно прав. Рабби прежде всего политик и не станет рисковать своей карьерой.
По кабинету были разбросаны коробки, ящики, папки с бумагами. Я подошел к письменному столу и стал выдвигать ящики. Нижний оказался запертым. Его-то я и начал открывать с помощью захваченной из машины отвертки.
В ящике на первый взгляд ничего интересного не было — вырезки из газет да плакаты возглавляемой Липски партии Гевура. Из пачки бумаг выпала фотография молодой блондинки в бикини. В углу красными чернилами надпись: "Навечно твоя… С.". К фотографии была приколота газетная вырезка из "Лонг Бич пресс телеграм" от 4 июня 1969 года. Заголовок гласил: "АКТРИСА РАЗБИЛАСЬ НАСМЕРТЬ". Большая часть статьи была оторвана, но в оставшемся отрывке можно было прочитать, что актриса Сьюзи Дельвеккио покончила жизнь самоубийством, прыгнув с моста "Харбор айленд" неподалеку от Сан-Педро. Письма или предсмертной записки она не оставила. Последней ее работой в кино была роль в фильме Менаше Канделя "Неаполитанские няни". Это было уже что-то.
Больше мне ничего прочитать не удалось. В открытых дверях стоял Ирв Гурвиц в пижаме и с автоматом "узи" в руках. Вид его был комичен, но смеяться мне почему-то не хотелось.
— Гринспэн! Вонючий предатель. Тебя, сволочь, сразу пристрелить или сначала полицию вызовем?
— Пожалуй, лучше вызвать полицию.
— Еще бы. Ты сам и есть полиция, дерьмо шинбетовское.
— Ты прав, я из Шин Бета. — Я незаметно бросил фотографию в ящик стола. Автомат "узи", направленный в грудь, хорош тем, что стимулирует воображение. — Ты ведь не хочешь иметь труп агента Шин Бета на руках. Едва ли ваша организация выиграет что-нибудь от этого.
Он молча сверлил меня ненавидящим взглядом, и мне стало казаться, что сейчас он нажмет на курок. Наконец он сказал:
— Ладно. Убирайся отсюда. Но больше мне не попадайся. Я размозжу твою поганую голову, арабский блюдолиз!
Долго меня просить не пришлось.
Арабский блюдолиз! Неужели он тоже знал, кто я такой? А если знал, то почему отпустил? А может, он и сам был из Шин Бета и неотступно следил за Липски? Тогда почему он не позвонил куда следует и не сдал меня властям? Почему он меня отпустил?
В три часа утра я почувствовал, что больше не могу работать — мне хоть немного надо было поспать. Я подъехал к "Хилтону" и, понимая, что рискую, снял тем не менее на два часа номер. Прежде чем лечь в постель, заказал разговор с Лос-Анджелесом и, к счастью, застал Шанталь в конторе.
— Слушай, я спешу. Меня вытурили из страны.
— Что случилось?