Детектив и политика. Выпуск 3, 1989

— Я, секретарь ЦК Кузнецов, меня расстреляли в сталинских застенках…

— Я, артист Михоэлс, меня убили сталинские изуверы…

— Я, секретарь Ленинградского обкома Попков, меня расстреляли сталинские палачи…

— Я, маршал Мерецков, прошел истязания в сталинских застенках…

— Я, Бухарин, который предупреждал вас, утверждаю: во время сталинской тирании в нашей стране от голода, ссылок, пыток и расстрелов погибло более двадцати трех миллионов человек… И пока воинствует "Память", Сталин имеет союзников, поэтому рецидив ужаса вероятен. Вот так… Все, товарищи… Мне пора — иду на расстрел…

На просцениум поднимается Иванов.

Иванов. Я, Андрей Иванов, шестьдесят второго года рождения, инженер, коммунист, никто из родных Сталиным репрессирован не был… Сплошь и рядом я сегодня слышу: "при Сталине было лучше, царил порядок, и цены снижали"… Если это так, то предлагаю ежегодно проводить "День памяти Сталина"… Вот, например, рядом со мною в этом зале сидела гражданка, которая все время говорила соседу: "Клевета! Шпиона Бухарина с Розенгольцем и Левиным расстреляли правильно, враги народа! Сталин был истинным вождем".

Часть зала аплодирует, слышны крики "верно!".

Иванов(обращается в зал). Согласны повторить это отсюда, гражданка?

На просцениум поднимается Нина Эндреева.

Эндреева. Я, Нина Эндреева, преподаватель, повторяю: Сталин был, есть и будет самым великим вождем нашей Родины… Клеветать на него, на нашу историю не позволим никому… Что я, зря под знаменем Сталина жизнь прожила? Хотите сказать, что я дура?! И никогда бы я не призналась в шпионстве — пусть хоть сто раз арестовывают, — если была честна!

Иванов. Итак, вы — за "День памяти Сталина"?

Эндреева. Да!

Пять человек мгновенно окружают ее, обыскивают, одевают наручники… Срывают с нее одежду, бьют. Эндреева кричит, требует предъявить документы; ей заламывают руки и уводят за кулисы — оттуда раздается нечеловеческий вопль.

МУЗЫКАЛЬНАЯ ПАУЗА, ЗВУЧИТ ПЕСНЯ "О СТАЛИНЕ МУДРОМ"…

Иванов. Введите врага народа Эндрееву!

Из-за кулис втаскивают окровавленную, полуживую Эндрееву.

Иванов. Ну ты, падла! Сейчас сюда Привезут твою мать и у тебя на глазах изобьют, изуродуют, изнасилуют… И не один раз!.. Или ты подписываешь то, что мы подготовили, или пенять придется на себя — в "День памяти" мы пытаем, насилуем и расстреливаем без суда… Ну?!

Эндреева. Что я… должна… показать?

Иванов. Повторяй за мной: Сталин — подонок, фашистский наймит, ублюдок! По его, врага народа Сталина, заданию я расстреляла семьсот сорок коммунистов-ленинцев… Ну!

Эндреева. Сталин — подонок… фашист… ублюдок… По заданию… врага народа Сталина… я расстреляла семьсот сорок… коммунистов-ленинцев…

Иванов. Молодец! Умница, товарищ Эндреева! Правильно понимаешь свой долг перед Родиной! Повторяй дальше: "Я была завербована парагвайской разведкой в баре отеля "Метрополь" в то время, как его реставрировали финны, чтобы выкрасть товарища Кагановича и вновь привести его к власти"…

Эндреева. Я была… завербована…

Иванов (в зал). Ну, как? Да здравствует "День памяти Сталина"? Или назовем этот день "Днем сладостной вседозволенности"? Или попробуем обойтись без повторения ужаса? Будем изучать книги, воспоминания, документы, факты? Будем учиться? Или — безнадежно? Мужик, что бык, втемяшится в башку его какая-нибудь блажь, колом ее от-тудова не вышибешь… Или без кнута не выбьем из себя рабства? Тогда, может, плебисцит?

Выходит Вышинский.

Вышинский. Давайте, пташеньки, дискутируйте! Мы умеем ждать и вести досье… Сейчас вы — нас, но идет, идет время, когда мы — вас! Правда, товарищ Эндреева?!

СВИДЕТЕЛЬСКИЕ ПОКАЗАНИЯ

Муза Канивез Моя жизнь с Раскольниковым

Муза Васильевна Канивез первым браком была замужем за Ф.Ф. Раскольниковым — одним из героев революции и гражданской войны, впоследствии полпредом СССР в Афганистане и нескольких европейских странах. Ее воспоминания охватывают один из самых драматичных периодов нашей истории и заканчиваются 1938 годом, когда Раскольников принял окончательное решение не возвращаться в СССР. Впервые опубликованы в Париже.

Язык и стиль оригинала сохранены.

I. Таллинн

Ранним июньским утром 1930 года мы приехали в Таллинн. Посольский автомобиль быстро промчал нас по еще безлюдным, залитым солнцем улицам старинного города. Стены и башни Вышгорода поразили меня еще нигде не виданной средневековой красотой. Посольство, или, как его называли тогда, полпредство (полномочное представительство), находилось в центре города, рядом со старинной Биржей, на тихой и узкой Пикк Тен, Морской улице, спускавшейся к морю. Нижний этаж полпредства сдавался внаем парикмахерской и самому элегантному в городе шляпному магазину мадам Исаковой.