Детектив и политика. Выпуск 3, 1989

Скоро я, к своему удивлению, заметила, что все сотрудники полпредства, особенно не принадлежавшие к дипломатическому персоналу, жаловались на тоску "по родной Советской стране" и в один голос хулили все в Эстонии. Здесь ничто им не нравилось: ни город, ни климат, ни люди, ни магазины, ни еда, ни кино. "У нас все лучше" или "будет все лучше" — слышала я. Такое единодушие сперва изумляло меня, но Федя объяснил мне его причину. Сотрудники полпредств, торгпредств и вообще все заграничные работники отбирались чрезвычайно внимательно Особым отделом ГПУ. Малейшая "зацепка" — родственники за границей, родители, принадлежавшие к бывшим "эксплуататорским классам", плохая характеристика и т. п. — и нет никакой надежды получить назначение. Тщательно протертые песочком, вымытые в трех водах, прошедшие через сито ГПУ, сотрудники являлись по месту службы. Но и здесь надо было держать "ухо востро". В каждом полпредстве находились один или несколько представителей ГПУ. Они обыкновенно занимали второстепенные должности для "отвода глаз" — секретарь консульства, завхоз. Кроме их обычных темных дел, о которых никто не знал, в том числе и полпред, в их обязанности входило наблюдение за советскими гражданами, за их поведением, их настроениями, разговорами, воспитанием детей и прочее. Если замечалась склонность к "моральному разложению", то виновный незамедлительно откомандировывался в СССР без надежды попасть еще раз за границу.

Понятие "моральное разложение" было чрезвычайно растяжимым и не требовало четкого определения. Достаточно было заметить, что сотрудник Иванов слишком часто ходит в кино, не проявляет горячности в огульном презрении ко всему за границей, даже позволяет себе некоторый интерес к стране, в которой живет, или просто Иванов лично не нравится почему-то представителям ГПУ, как по доносу "склонен к моральному разложению" Иванов возвращался в СССР. Мы знали несколько таких случаев. В Таллинне завхозом был Банкович, недалекий, но честный человек. Федя знал его по Афганистану. После нашего отъезда жена нового полпреда Устинова, женщина крутая и властная, к тому же член партии, невзлюбила почему-то Банковича и добилась его откомандирования в СССР под предлогом "морального разложения". Бедный Банкович обивал пороги ГПУ и многих других учреждений, чтобы оправдаться. Но оправдаться в обвинении, что ты "морально разложился" или склонен к этому, было так же трудно, как доказать, что ты не верблюд. Надо заметить, что всякому нормальному человеку представить себе Банковича "морально разложившимся" казалось злостной насмешкой. Он не пил, не играл в карты, не увлекался буржуазным кино, не интересовался страной, в которой жил, был хорошим семьянином, честно проводил свой досуг, играя в волейбол на полпредском дворе. Он аккуратно посещал политкружок и, как все другие, искренне ругал капиталистический мир.

Целью подобного воспитания было все то же стремление внедрить в душу советского человека недоверие, страх и ненависть ко всему, что не было советским. Это была целая преднамеренная система держать людей в страхе и трепете, чтобы у них не было ни времени, ни интереса оглядеться, одуматься, задуматься над происходящим и окружающим.

Пребывание за границей было для советских людей передышкой, отдыхом от очень трудной материально и угнетающей морально жизни в СССР в начале 30-х годов. Естественно, что каждому хотелось продлить эту передышку. Но для этого нужно было быть очень осторожным: всегда и всюду, при всяком случае заявлять: "у нас все лучше" — касалось ли это изобилия в магазинах или даже красот природы — "у нас все лучше". Не имел большого значения факт, что все отлично понимали такое лицемерие и прекрасно видели, что далеко не все "лучше у нас".

Мы с Федей часто наблюдали, как в несколько коротких недель преображались приехавшие из СССР жены вновь назначенных сотрудников. Появлялась женщина, "замордованная" жизнью, выглядевшая на 10 лет старше своего возраста, с озабоченным серым лицом, беспокойным взглядом раньше времени поблекших глаз, с редкой улыбкой. Через месяц ее не узнать! Помолодевшая, с блестящими глазами, с улыбкой на вдруг расцветших губах, хорошо причесанная, к лицу одетая, в ней появлялась та скромная, милая женственность, что есть почти у каждой женщины, не замученной каждодневными мелкими заботами.