Дети

Затем Лида рыдала от счастья, а мисс Ива снова «делала ей лицо» и, в заключение, подарила полный набор косметики и литературу по уходу за красотой.

Счастливой Лида покидала Шанхай. И отъезд ее был живописен. Газеты сообщили о времени отбытия, и для проводов собралась «публика».

Стояла мадам Милица с фунтиком кофе, ее ответный подарок; дамы-патронессы с коробкой конфет; две монахини с просфорой; Володя с «посылочкой для мамы»; три мальчика, депутаты, с большим букетом, к которому была прикреплена лента с надписью: «Нашей великой русской певице от молодежи Шанхая».

Это последнее подношение имело свою историю. Вождь школьников, безнадежно влюбленный в Лиду, изыскивал способы выразить ей свое восхищение, окружить ее вниманием и заботой. Но она уезжала. Собрав совет, мальчики решили устроить ей сюрприз на прощанье. Раздобыли книгу «Светский этикет», издание 1904 года. Под заголовком «Проводы знаменитых гостей», под рубрикой «женского пола» – значилось:

1 Обед или ужин – с шампанским и речами.

2. Прогулка в экипаже по живописным окрестностям города (никоим образом не в наемном экипаже, прикажите кучеру подать ваших собственных лошадей).

3. Преподнесите ей драгоценности (бриллианты, изумруды или нитку настоящего жемчуга. Подносить в раскрытом футляре)

4. Букет цветов.

Только это последнее, этот номер четыре, и было в пределах возможности. Но и оно не прошло без затруднений: мальчишки роптали. Они далеко не разделяли тайных нежных чувств своего предводителя и ворчали, что билеты на Лидин концерт их разорили и вот еще предстоит покупка букета! В их взглядах на предводителя мелькали догадка и ирония. Авторитет его стремительно падал. Но ему было всё равно. Он уже принял решение: после отъезда Лиды он сложит «полномочия», оставит ватагу и начнет старательно учиться. Ему необходимо сделать какую-нибудь блестящую карьеру – и поскорее, чтоб стать достойным Лиды и предложить ей руку и сердце. Он – моложе, но годы в паспорте можно прибавить.

Букет преподносили три делегата, избранные для этой роли на основании того, что их костюмы выглядели поприличней. Но сам вождь стоял вдали, намеренно затерявшись в толпе. Его сердце болезненно сжималось при мысли о разлуке. Он уже начал вести дневник. На груди у него хранился портрет Лиды, вырезанный из газеты. Он уже знал, что никто никого никогда так не любил, как он полюбил Лиду. Горе и радость наполняли его разбитое сердце. И как будто почувствовав это, возможно, узнав его, Лида бросила одну из самых милых и очаровательных своих улыбок в его направлении. Он был потрясен своим счастьем.

Неописуемая! – вздрогнул он.

Глава восьмая

Возвращение в Тяньцзинь было нелегким.

Благодаря всё продолжающейся борьбе китайцев с японцами, между Шанхаем и Тяньцзинем уже не было прямого железнодорожного сообщения. Госпожа Мануйлова и Лида ехали до Циндао на пароходе, от Циндао до Цзи-нань-фу по железной дороге. В Цзи-нань-фу была пересадка, и с большими трудностями они, наконец, нашли место в поезде, идущем в Тяньцзинь. Уже эта часть пути чрезвычайно их утомила.

День их прибытия в Тяньцзинь – трагическое четырнадцатое июня 1939 года, – был днем объявления японцами блокады Британской и Французской концессий в Тяньцзине. Блокада была объявлена в семь часов утра, а поезд прибыл на станцию в восемь, то есть всего лишь час спустя.

Несмотря на то, что это японское мероприятие и предсказывалось, и ожидалось, и давно обсуждалось, никто не был приготовлен к нему. С другой стороны, никто из населения и не знал, что же надо делать и как готовиться в предвидении блокады.

Когда госпожа Мануйлова и Лида вышли из здания вокзала, их глазам представилось ужасное зрелище.

Вся площадь перед вокзалом, сквер, улицы – всё было буквально забито людьми. Это, прежде всего, были рабочие и служащие города с его семимиллионным населением, те, кто ежедневно передвигался на работу из китайского города в другие его части. Обычный путь на Британскую и Французскую концессии шел через подъемный мост, а этот мост был поднят. Дороги не было, толпы всё сгущались. Тысячи пешеходов, сотни рикш, повозок, грузовых и легковых автомобилей – всё это было скучено, толпилось, давило друг друга! Люди не знали о блокаде и не понимали, что же происходит? Стоял оглушительный шум. Лошади становились на дыбы, ржали в страхе, под их копытами кричали смятые люди.

Было опасно оставаться в этой толпе, но и не было возможности выбраться из нее. Обратно, в здание вокзала, уже не впускали японские солдаты.

А толпа всё прибывала и ее напор на находившихся впереди всё возрастал. Перед людьми же была только река Хэй-Хо, настолько глубокая, что по ней обычно ходили большие пароходы. В реку падали рикши и люди – и тонули. Все цеплялись друг за друга и в ужасе кричали. Расположенные кругом дома, лавки – всё было наглухо закрыто во избежание вторжения этой обезумевшей толпы. Люди в отчаянии колотили кулаками в стены, но стены безмолвствовали.