Дети

Она посмотрела вверх. Правда, кусок стекла был отбит и, очевидно, выпал. Но как? Когда? Она, уходя несколько часов тому назад, видела это окно целым.

Она еще раз, внимательней, посмотрела на китайца. Он стоял смиренно склонившись, почтительно улыбаясь, – воплощение бедняка, жаждущего работы. Ни в одежде его, ни в манере не было ничего необыкновенного. Руки? Она посмотрела на руки: это были рабочие руки, знавшие тяжелый труд.

– Хорошо. Но кто сказал тебе прийти сюда?

– Ваша молодая мадам сказала: иди, почини окно. Я всегда работал для вас, мадам. Я починял всегда все ваши окна. Мадам забыла меня.

Все это не было правдой. Да и в голосе его и в том, как он говорил с ней на обычном ломаном наречии, на котором все китайцы говорят со всеми иностранцами в Тяньцзине, – слышалось нечто чуждое, словно он был не из этого края. Он стоял, ждал – и ей стало его жалко. – Сочиняет, что работал раньше, просто нуждается. Но почему Лида поторопилась послать стекольщика, разбив окно. Обычно такие вопросы они сначала обсуждали вместе, а рабочих приводил повар; это было его привилегией, ибо, по китайской традиции, он взимал за это в свою пользу определенный процент.

Видя ее колебание, стекольщик еще раз бегло оглянулся, ступила шаг ближе и сказал тихим, но веским, решительным тоном:

– Это стекло должно быть починено сегодня. Много плохого случается, если люди небрежны.

– Что же может случиться со мной из-за этого стекла?

– С другими людьми, мадам.

– Должно быть, голоден сам или семья, подумала мать. – Что ж, – сказала она, – иди, починяй. Только помни, не запрашивай дорого.

– Зачем дорого! – воскликнул видимо обрадованный стекольщик. – Мадам заплатит мне обычную цену. Я уже многие годы починяю для мадам стекла.

– Ну, иди наверх! – сказала мать, пропуская его вперед. – И починяй поскорее. – Сама она, на всякий случай, решила идти позади и держаться поближе к двери.

Едва войдя в комнату, стекольщик стал быстро-быстро, без обычной китайской медлительности, починять стекло, не говоря ни слова. Он работал умело и ловко, как хороший мастер.

– Готово! – весело воскликнул он, отступая на шаг и откровенно любуясь своей работой.

– Сколько тебе следует?

– Денег не надо. Потом.

Это было удивительно. Что ж он так настаивал на работе? По стекольщик уже сложил свой ящик и собрался уходить. Вдруг мать заметила, что на подоконнике он оставил письмо. Оно было в китайском конверте и лежало на узком подоконнике, придавленное небольшим камнем.

– Стой! – позвала она. – Ты забыл письмо.

– Я ничего не забыл, мадам. Спасибо, мадам.

– Но вон там письмо.

– Это не мое письмо. Не я писал, не для меня написано.

– Возьми его. Слышишь! Это не наше письмо. Его раньше тут не было.

– Мадам, – сказал стекольщик примиряюще, – не ваше письмо и не мое. Нас не касается. Пусть полежит тут. Вам – не надо, мне не надо. Тот, кому надо, придет и возьмет…

– Послушай, – забеспокоилась мать, – зачем ты это делаешь? Мне это не нравится.

– Никому не нравится, – сказал стекольщик. – Кому может нравиться такая жизнь? И все-таки, пусть письмо полежит тут. День полежит, другой полежит… ничего. Вас не касается.

– Но кому оно?

– Я не знаю, вы не знаете. Кому надо, знает.

– Слышишь, возьми его!

– Мадам, – тихо шепнул стекольщик, – вам что-то скажет тот, кому это письмо. Вы что-то ожидаете, никто – не говорит. Он придет – скажет. Спасибо, мадам.

И он ушел.

Совершенно расстроенная, удивленная мать смотрела на письмо, боясь его тронуть.

Пришла Лида с урока. Она ничего не знала ни об окне, ни о письме. Она оставила стекло целым и не посылала никакого стекольщика. Обе заволновались.

– Знаешь, мама, – догадывалась Лида, – окно, наверное, разбил повар, нарочно. Этот стекольщик, наверно, как-нибудь тайно борется с японцами, прячется. Письмо, верно, его семье. Всех жалко. Кто придет – отдадим и только. Не надо бояться.

В борьбе китайцев с японцами европейцы были на стороне китайцев, сочувствовали и, если могли, рады были им помочь. Лидино объяснение успокоило обеих: ну и пусть лежит это письмо у нас на подоконнике.

Вечером, когда сгустились сумерки, и они сидели у столика и пили чай вместо ужина, на лестнице послышались медленные, осторожные, тяжелые шаги.

– Кто-то к нам, – прошептала Лида.

– Китайцы так не ходят, – тихо ответила мать.

Тот, кто шел, очевидно, шел по этой лестнице впервые. Они прислушались. Он ощупывал стены, проводя по ним рукой, и за дверью остановился, как бы осматривая запор, потом только тихо постучал.

– Войдите, – сказала мать, встав и заслонив собою Лиду.