Дети

В жизни Платовых начались неожиданные и большие волнения: Глафира объявила, что выходит замуж за японца Умехара-Сан, Галина – что решила уйти в монастырь. Обе просили родительского благословения. От Володи не было ни обычных сорока долларов, ни объяснений, почему их нет.

Решение Глафиры, как более неожиданное и не терпящее отлагательств обсуждалось первым. Оказалось, что она уже все обдумала и взвесила все «за» и все «против». Последние были многочисленны, и, по мере углубления в тему, возникали всё новые и новые «против». «За» было одно-единственное – материальная выгода, но этот аргумент обладал такой силой, перед которой отступало все остальное.

О главном, что терзало сердце Глафиры, она и не заикнулась: она любила мистера Рэна. Напрасно. Первая Красавица города, казалось, держала его в руках. Их видели вместе и в цирке и в кинематографе. Не считая себя красивой, Глафира не вступала в единоборство. К чему? Быть смешной? Быть навязчивой? Лучше отойти в сторону, всю жизнь «страдать молча». Пусть у него останется память о ней, как о веселой, приветливой девушке. Она же – Глафира – не сможет больше никогда никого полюбить и, следовательно, для нее – «все жребии равны».

Браки, как она знала, заключаются по любви или по расчету. Ей выпала судьба выходить по расчету. Обстоятельства жизни сужали расчет до единственного претендента – Умехара-Сан. Здесь начинались бесчисленные «против». Японец! От одного этого слова ее мать заплакала горько, – да ведь это, может быть, грех! Но Глафира бодрилась, – ничего! Он мне даже нравится. Японец – тоже человек. Он обещает принять православие, а перед Богом, сама знаешь, «ни эллин, ни иудей», – все одинаковы. Она не давала ни себе, ни родителям надолго останавливаться над мрачной стороной будущего брака, отгоняла тени улыбкой, указывая на все возможные выгоды, дробила их на мельчайшие практические детали, и вставала заманчивая, пленительная картина общего благополучия семьи Платовых.

Подумайте только! Как каждый японец, Сейзо Умехара питал благоговейное чувство к семье и родственникам вообще. Он обещал взять к себе всю семью Платовых. В городе у него большая хорошая квартира. Паровое отопление! Он согласен на русский стол. Есть можно будет, сколько угодно. Слышите? Это одно чего стоит! Мальчиков – сейчас же в гимназию. Папу – лечить. Умехара-Сан устроит это бесплатно. Потом папе найдется другая работа, не столь вредная для здоровья. Мама будет заведовать хозяйством, но, конечно, наймем повара китайца и бойку. Сама Глафира поступит на курсы, станет изучать языки. Возможно, удастся выписать и Володю из Шанхая и найти и ему работу в городе. И Галина и Мушка будут учиться и лечиться. Голова кружилась от картины подобного благополучия, и все же, под конец разговора, мать начинала опять плакать. Отец, обычно, мрачно молчал. Глафира же торопилась с окончательным решением вопроса, боясь, что ее бодрость может иссякнуть. Мечтая о том, как прекрасно изменится жизнь семьи, она испытывала теплую благодарность, почти родственную нежность к Умехара-Сан. Она почти любовалась им, когда его не было близко: какой благородный человек! Но тут же вставала горькая мысль: ах, если бы можно было всё это иметь без Умехара-Сан!

Но он был довольно симпатичный японец, вполне приемлемый, поскольку не выходить за него замуж. Он вызывал даже сочувствие, как сравнительно несчастный человек. Воспитанный в Европе, Умехара-Сан оторвался от японской стихии, но, в то же время, не сделался и европейцем. Он стоял одиноко между двух культур, двух миров, одинаково и близких и чуждых ему. Подсознательный мир его был, конечно, японским. Сознательный человек в нем желал стать европейцем, утвердиться в этой среде. Глафира отвечала его эстетическим идеалам, а тот факт, что у нее была многочисленная семья, давал ему возможность сразу обрести свой дом, свой готовый мир, большое и прочное основание для устройства личной судьбы.

По наружности, сама того не зная, Глафира была полна очарования для японских глаз. Ее овальное лицо, белая прозрачная кожа с легким налетом румянца, черные прямые волосы, очень длинные и тонкие брови, легкая сутуловатость, слегка склоненный затылок, продолговатые глаза – все это было знакомо мистеру Умехара по старинным поэмам и картинам, как атрибуты женской красоты. Но она имела больше того: ее миндалевидные глаза были не темные, как полагалось бы японской красавице, нет, неожиданно они были голубого цвета. Такое чудо Умехара-Сан видел в первый раз в жизни. Он полюбил Глафиру.