Девять рассказов

– Поэт? – сказал Николас. – Боже, нет. Увы, нет. А почему вы спросили?

– Я не знаю. Поэты всегда воспринимают погоду так лично. Они всегда суют свои чувства туда, где нет никаких чувств.

Николсон, улыбаясь, сунул руку в карман пиджака и достал сигареты и спички.

– Я, скорее, считаю, что это их визитная карточка, – сказал он. – Разве не чувствами поэты озабочены прежде всего?

Тедди, похоже, не слышал его или не слушал. Он рассеянно смотрел в сторону или поверх двух дымовых труб на спортивной палубе.

Николсон закурил сигарету не сразу, поскольку с севера дул легкий бриз. Откинувшись, он сказал:

– Я так понимаю, вы не слабо взбудоражили эту бостонскую…

– «Цикады голос ничем не выдает, как смерть ее близка», – сказал вдруг Тедди. – «Никто не идет по этой дороге, осенний вечер[70]».

– Что это было? – спросил Николсон, улыбаясь. – Скажите еще раз.

– Это два японских стихотворения. В них не так уж много чувственного элемента, – сказал Тедди. Он резко подался вперед, наклонил голову вправо и легонько похлопал ладонью по правому уху. – У меня еще осталась вода в ухе со вчерашних занятий по плаванию, – сказал он и хлопнул себя по уху еще пару раз, затем откинулся, положив обе руки на подлокотники. Шезлонг был, разумеется, обычного взрослого размера, и Тедди выглядел в нем совсем маленьким, но при этом совершенно расслабленным, даже безмятежным.

– Я так понимаю, вы не слабо взбудоражили эту бостонскую кучку педантов, – сказал Николсон, глядя на него. – После тех последних скромных дебатов. Всю исследовательскую группу Лейдеккера, более-менее, насколько я понимаю. Полагаю, я вам говорил, что довольно долго болтал с Алом Бэбкоком в прошлый июнь. В тот же вечер, между прочим, когда прослушал вашу пленку.

– Да, точно. Вы мне говорили.

– Я так понимаю, они не слабо взбудоражились, – гнул свое Николсон. – Из того, что мне рассказал Ал, вы все один раз до позднего вечера чесали языками – полагаю, тем же вечером, когда вы записали эту пленку, – он затянулся сигаретой. – Насколько я в курсе, вы сделали кое-какие предсказания, которые взбудоражили этих ребят, дальше некуда. Это верно?

– Хотел бы я знать, почему люди придают такое значение чувствам, – сказал Тедди. – Мои мать с отцом считают, что ты не человек, если не считаешь множество вещей очень грустными или очень досадными или очень-очень несправедливыми, вроде того. У отца зашкаливают чувства, даже когда он читает газету. Он считает, я не человек.

Николсон стряхнул в сторону пепел с сигареты.

– Получается, у вас нет чувств? – сказал он.

Тедди ненадолго задумался.

– Если и есть, не припомню, когда я их применял, – сказал он. – Не вижу, какой в них толк.

– Вы ведь любите бога, не так ли? – спросил Николсон, чуть тише обычного. – Разве это не ваш, так сказать, конек? Из того, что я слышал на той пленке и от Ала Бэбкока…

– Да, конечно, Его я люблю. Но я люблю Его без сантиментов. Он никогда не говорил, чтобы Его любили сентиментальной любовью, – сказал Тедди. – Если бы я был Богом, мне бы точно не хотелось, чтобы люди любили меня сентиментально. Это так ненадежно.

– Вы ведь любите родителей, не так ли?

– Да, люблю – очень, – сказал Тедди, – но вы хотите, чтобы я использовал это слово в том значении, в каком хочется вам – я же вижу.

– Хорошо. В каком значении вы хотите его использовать?

Тедди обдумал это.

– Вы ведь знаете значение такого слова, как «взаимосвязь»? – спросил он, повернувшись к Николсону.

– Имею представление, – сказал Николсон сухо.

– У меня с ними очень сильная взаимосвязь. То есть, они мои родители, и каждый из нас часть общей гармонии и все такое, – сказал Тедди. – Я хочу, чтобы они приятно проводили время, пока они живы, потому что им нравится приятное времяпровождение… Но меня и Бупку – это моя сестренка – они любят по-другому. То есть, они, похоже, не могут нас просто любить такими, какие мы есть. Они, похоже, не смогут любить нас, если не будут все время слегка менять. Они любят свои причины любить нас почти так же сильно, как нас самих, а большую часть времени даже сильнее. Это не особенно хорошо, – он снова повернулся к Николсону, подавшись чуть вперед. – Не подскажете время, пожалуйста? – спросил он. – У меня занятие по плаванию в десять тридцать.

– У вас еще есть время, – сказал Николсон, не взглянув на свои наручные часы. Затем отвел манжету и сказал: – Сейчас только десять десять.

– Спасибо, – сказал Тедди и откинулся. – Мы можем побеседовать еще минут десять.

Николсон свесил одну ногу с бортика шезлонга, наклонился вперед и наступил на окурок своей сигареты.

– Насколько я понимаю, – сказал он, откинувшись, – вы довольно крепко придерживаетесь ведической теории перевоплощения.

– Это не теория, это такая же часть…